В гранитных ладонях
Шрифт:
– А давай маму попросим, чтобы она разрешила собаку завести, – снова подал голос Петька.
– Нет, никаких собак.
Большое коллективное фото: группа архитекторов в Императорской Академии художеств. Несколько солидных мужчин, в усах и бородах, у некоторых какие-то медали на груди, стоят на ступенях лестницы на фоне античной статуи и пальмовых листьев. Порывистый прадед и здесь чуть отклонился вбок, словно устремившись куда-то за пределы фотоснимка. Это уже 1875 год, ему сорок пять. «Ну да, – подумала Ася, – фотографий юного Фридриха в книге быть не может, потому что ведь тогда ещё просто не существовало фотографии». В подписи были упомянуты все стовшие на лестнице, и Ася начала искать в словаре их титулы и звания – нужно было подобрать правильные русские соответствия.
Петька, оторвавшись от экранчика телефона,
– Нам сегодня на одном уроке Ольга Павловна рассказала, сколько весит земной шар. И вот я всё думаю, как они его взвесили? А? Ась? Ну как? Нет же таких весов? Даже если по кусочку взвешивать, то всё равно не получится.
– Просто высчитали, – отмахнулась Ася, – Слушай, я из-за тебя тут уже по третьему кругу ошибаюсь.
– А что ты делаешь? Что за фотки? Покажи! А почему этот в фуражке, а остальные в шляпах? А это что за военный, разве можно так по городу с саблей ходить? Смешные усы, когда вырасту – тоже буду ходить с бородой. О, смотри, этот на лошади сидит! А почему зимой?
– Слушай, Пётр Борисович, я так не могу работать, ты же рта не закрываешь! – взорвалась, наконец, Ася.
– Ну и ладно, я пойду тогда. Подумаешь. Леонидовна!
Так у них повелось: когда они сердились или ссорились, то называли друг друга по отчеству. Отцы у них были разные.
Асин отец умер, когда ей было двенадцать лет. Сначала она не почувствовала горя, а только недоумение. В её жизни отца было мало: он сутками дежурил в больнице, оперировал «тяжелых», как говорила мама. Ася в детстве не понимала этого, представляла себе, что отцу поручают лечить особенных каких-то людей. Эти особенные, «тяжелые», неизвестно чем заболевшие люди почему-то представлялись ей необычайно большого роста пациентами с большими костями внутри крупных измученных тел. Ася гордилась уникальной и сложной работой отца и тем, что она – дочь такого незаменимого врача. Из-за «особенно тяжелых» отца могли вызвать в больницу в выходной и даже из отпуска. Ася старалась не расстраиваться, а продолжать гордиться. А потом отца не стало. Ему не было ещё пятидесяти.
На поминках, за странно раздвинувшим стены квартиры длинным столом часто повторяли фразу «сгорел на работе». Многие годы потом Ася видела во сне отца, стоящего у операционного стола и языки странного, будто бы погубившего его, пламени, бегущие по крепким, в белых рукавах рукам, которые застыли над лежащим перед ним тоже в огне огромным «тяжелым». Когда выросла, она узнала, что отец умер от мгновенного обширного инфаркта, настигшего его прямо в больнице после очередной внеплановой операции.
Они остались с мамой одни.
Мама. В отличие от Аси, она не плакала, на похоронах и на поминках она была неподвижна, смотрела прямо перед собой, молчала. На следующий день после похорон стало заметно, что с ней случилось что-то нехорошее. Асе показалось, что маму как будто выключили. Раньше был проводок, которым она подсоединялась к жизни, а теперь его выдернули. Она вся поблекла, потускнела, потерялась в их квартире. На работу она не ходила, сидела на диване, смотрела в одну точку. Ася тоже тогда впала в ступор. Она понимала, что произошло непоправимое и хуже того: непоправимое продолжает происходить каждый день. К ним приезжала мамина сестра, Эля, Асина тётка. Она была на несколько лет старше мамы и жила в крепком, хотя и бездетном браке на другом конце города. Сначала и она втянулась в их молчаливое лишенное воздуха и надежды на будущее горе. Она без слова упрека готовила, заставляла их поесть, убирала в квартире. Но прошел месяц, другой и тётка опомнилась. Ася, вернувшись из школы, не раз заставала её и маму за разговором. Точнее, говорила только тётя Эля. Она говорила, что жизнь не кончена, и как бы мы все ни любили Лёню, его не вернешь. И надо жить дальше, надо вернуться к своим обязанностям, надо подумать о ребёнке.
Постепенно стало понятно, что разговоры не производят никакого эффекта и что, видимо, мамино состояние намного хуже, чем можно было предположить. Так в их жизни появился Борис Витальевич.
Борис Витальевич был другом отца. Он и раньше довольно часто бывал у них в доме в гостях, присутствовал на фото и в телефонных разговорах. Теперь же он явился в качестве врача по просьбе тёти Эли, которую состояние младшей сестры тревожило с каждым днём всё больше.
– Почему
– Боже мой! – воскликнула тётя Эля и заплакала. Ася удивилась. Над её разбитыми коленками тётка никогда не убивалась, наоборот говорила: «Молодец! Настоящая разбойница!» А тут какие-то царапины.
– Это депрессия. Тяжелая и на данный момент запущенная, – говорил Борис Витальевич. – С этим надо работать. Не ждать, что само пройдёт.
Он стал приходить ежедневно. В доме пахло лекарствами и цветами, которые Борис Витальевич зачем-то приносил. Асю очень стесняло его присутствие, он тоже толком не знал, как общаться с ней, чужой, незнакомой девочкой-подростком. Особенно в начале он часто вызывал её на какие-то длинные странные разговоры. Говорил вроде о простых вещах: о маме, о школе, о том, как прошел день. Но Асе казалось, что он задаёт все эти вопросы с какой-то другой, непонятной целью. Став старше, она поняла, что он просто отслеживал и её психическое состояние, боясь, что и с ней может случиться беда.
Лечение принесло плоды. Правда, Ася не сразу поняла это. Сначала ей показалось, что наоборот, Борис Витальевич сделал что-то неправильное, и маме стало совсем плохо. Она начала плакать – впервые со смерти отца. Плакала она так, будто все эти несколько месяцев копила в себе слезы, собственно так оно и было. Борис Витальевич вызвал тётю Элю и вместе они объяснили Асе, что свои чувства иногда надо высказать, выплакать, что если держать их в себе, то они, накопленные, могут отравить человеку жизнь, подобно яду. И правда, мама начала вставать и разговаривать, но говорила, правда, только о покойном муже.
Хоть Борис Витальевич и утверждал, что мама идёт на поправку, Асе казалось, что он всё испортил. Её жизнь дома стала невыносимой. По нескольку раз в день мама подходила к ней, обнимала, заливала слезами и воспоминаниями, а потом просила прощения непонятно за что, отчего Ася тоже начинала чувствовать себя в чём-то виноватой. Было принято решение, что Ася немного поживёт у тёти.
У тёти Эли Асе жилось хорошо (было бы совсем хорошо, если бы только она не скучала по маме и по отцу): ей выделили отдельную комнату, вкусно кормили, не разрешали помогать по дому, покупали дорогие подарки, в основном книги. Именно в эти два месяца, что она провела у тётки, Ася пристрастилась к чтению. Впервые тогда ей пришло в голову поискать в книгах ответы на те вопросы, которые вот уже год не давали ей покоя, вопросы о непрошенном и нежданном даре видеть то, что не дано видеть другим людям. Кроме желания понять, что с ней происходит, она втайне от себя самой преследовала и другую цель: увидеть, вызвать образ отца. Ей думалось, что теперь, когда его не было среди живых и ему не нужно было ходить на работу, он вполне мог бы явиться ей в виде призрака и просто побыть с ней рядом. В то время Ася часто вглядывалась в туманные образы, но его никогда не встречала.
Читала Ася всё подряд, лишь бы в книге упоминались призраки: бульварные книжонки, купленные на развале у метро, английские готические романы и даже учебник по оптике, взятый у тетиэлиного мужа, преподавателя одного из технических вузов. Как ни крути, получалось, что люди в большинстве своём не верят в призраков, а уж если встречают их, то впадают в панический ужас и, как правило, быстро умирают. Ася удивилась: она не испытывала страха перед являющимися ей тенями, разве что легкое беспокойство, и кроме того, она была ещё жива. Из литературы она почерпнула, что призраки часто чего-то требуют от людей и, получив желаемое, обретают покой и перестают являться. Это тоже показалось Асе несправедливым: к ней призраки никогда не предъявляли никаких требований. Из всего прочитанного понравилась Асе только мысль о том, что призраками становятся те, чьи дела на земле незакончены. Эта мысль показалась ей очень правдоподобной. Покойный отец всегда учил её доводить дело до конца, не бросать, как бы ни было сложно. Жалко, думала Ася, что отец успел перед смертью всё доделать, иначе бы он точно вернулся, и она могла бы видеть его, и рассказать маме о том, что он не покинул их, а остался здесь, рядом. Но его не было, и рассказывать маме о призраках Ася так и не стала.