В Институте Времени идет расследование
Шрифт:
В городской библиотеке Линьков предъявил свое удостоверение и сказал нарочито небрежным тоном, что его интересует один вопрос: можно ли при помощи библиотечного учета установить, кто и сколько времени был в читальном зале в тот или иной день. Заведующая читальным залом, маленькая энергичная женщина, проницательно поглядела на него сквозь толстые линзы очков.
— Это вы для алиби? — деловито осведомилась она. — Кто конкретно вас интересует?
«Ишь ты, какая прыткая!» — удивился про себя Линьков.
— В данном случае я хочу выяснить лишь принципиальную возможность, — сугубо официальным тоном ответил он. — Существует, по вашему мнению,
Заведующая опять просверлила его взглядом.
— У нас есть солидный контингент постоянных читателей. Их все наши сотрудники в лицо знают. Если это кто-либо из них… — Она многозначительно замолкла.
— Речь идет не о конкретных личностях, — вежливо повторил Линьков, — а о принципе. Сколько времени у вас хранятся взятые книги?
— Неделю. Периодика — три дня.
— Отлично. Возьмем тогда ближайшие три дня… — Линьков сделал вид, что колеблется. — Например, двадцать первое мая… или двадцатое. Могли бы вы точно установить, кто работал двадцатого мая в читальном зале?
Они разговаривали в подсобном помещении читальни, среди стеллажей с пачками отложенных книг. Заведующая повела взглядом по этим пачкам и с сомнением покачала головой.
— Это заняло бы слишком много времени, — сухо сказала она. — Мне просто некого поставить на такие розыски.
— Розысками я и сам могу заняться, вы только объясните принцип, — поспешно заявил Линьков; это его вполне устраивало.
— Принцип простой, — несколько смягчившись, сказала заведующая. — Вот видите, в книгу вложена закладка. — Она вытащила узкую полоску бумаги. — Тут написано, какого числа взята книга и на какой номер. Вы можете посмотреть, на каких закладках стоит дата «20/V», и проверить, чей номер тут обозначен. Видите, на номер 472 книга взята восемнадцатого мая. Проверяем по картотеке, — она подошла к столу, на котором стояли длинные деревянные ящички с карточками, порылась в одном из ящиков, — и видим, что книгу эту читает Меркулов Сергей Поликарпович.
— То есть ясно, что книгу эту он выписал восемнадцатого мая, — заметил Линьков. — А приходил он после этого в читальный зал или нет, узнать нельзя?
— Я думаю, нельзя… — неуверенно ответила заведующая.
— Понятно… Ну что ж, я с вашего разрешения попробую кое-что проверить на выборку, — вздохнув, сказал Линьков.
«Стружков мог сдать книги в тот же вечер, не оставлять за собой, — раздумывал он, проглядывая закладки. — Или мог взять их раньше, не двадцатого… Ничего я, похоже, не найду…»
Однако ему повезло. Четвертая стопка книг с закладкой, помеченной двадцатым мая, как выяснилось, хранилась для Стружкова Бориса Николаевича, научного сотрудника НИИВ. Линьков для маскировки проверил еще одну закладку и потом снова спросил, можно ли определить, сколько времени пробыл в читальном зале тот или иной посетитель. Ему опять ответили, что в принципе это невозможно, разве если дежурный библиотекарь хорошо знает посетителя и поэтому запомнил, когда тот пришел и когда ушел.
Линьков поблагодарил за оказанное содействие и откланялся.
«Да, в общем-то, этих сведений, пожалуй, достаточно, — думал Линьков, шагая к институту. — Был Стружков двадцатого мая в читальне? Был. И именно вечером, поскольку весь день находился в институте. Из института он вышел вместе со всеми и назад не возвращался, это тоже установлено. Алиби, хоть и не железное, но достаточно надежное… Разве только он сделал все… что «все», неизвестно, ну да ладно… сделал все до шести
Последние слова Линьков произнес почти вслух, и даже неизвестно в точности, к чему они относились, — то ли к показаниям Нины Берестовой, то ли к тому странному факту, что следователь прокуратуры попытался проникнуть в Институт Времени, не предъявляя пропуска, и был остановлен суровым возгласом вахтера.
Глава пятая
Линьков вернулся совсем другой — словно его подменили. Он был по-прежнему вежлив и спокоен, но говорил со мной как-то отчужденно. Вообще даже не столько говорил, сколько слушал. Задаст вопросик — и молчит, слушает. А мне опять жутко стало. Теперь, значит. Линьков ни с того ни с сего переменился. Эпидемия разыгрывается, что ли? Кто же следующий? Шелест? Ленечка Чернышев? Или я сам?
Мы сразу пошли, как условились, к Чернышеву. Но лаборатория оказалась заперта; мы решили подождать Ленечку, пристроились на широком подоконнике в коридоре и заговорили о хронофизике. Я-то, естественно, сначала поинтересовался, нет ли чего новенького, но Линьков отвел свои ясные синие очи в сторону и выдал краткое сообщение типа «на данном участке фронта существенных изменений не произошло». После чего захотел выяснить, какие, собственно, работы ведет лаборатория Чернышева, и я попытался ему это изложить. Но я все время отвлекался — противно сосало под ложечкой от страха, и я думал, что надо бы сегодня же пойти к Нине и решительно потребовать объяснений. Нельзя же так, в самом деле! Пускай выложит все начистоту, разберемся, выясним отношения… Но я понимал, что не хватит у меня духу на это, да и ничего от Нины не добьешься, если она решила молчать.
Говорил я при этом, само собой, до предела бессвязно и невыразительно. Линьков очень старался хоть что-то понять, но вскоре оставил эти бесплодные попытки и совсем уж помрачнел. Не то он на меня рассердился, не то на себя, что вот, мол, остался недоучкой и в таких интересных проблемах разобраться не может.
А то, о чем я так бестолково рассказывал Линькову, было, по сути дела, интересным до крайности.
В лаборатории Чернышева занимаются мигающим временем. Занимаются пока в основном теоретически, но если опыты покажут, что гипотеза в принципе верна, то здесь откроются прямо-таки ошеломляющие перспективы. Конечно, наши временные петли для непосвященного человека тоже сплошная фантастика, но мы-то как были в одномерном нашем времени, так и остаемся, сколько бы петель ни накрутили. А то, что они ищут, тоже вроде бы находится в пределах нашей временной оси, однако же…