В Институте Времени идет расследование
Шрифт:
— Двое работали, — охотно ответил Макарыч. — Всего двое. Стружков, значит, и Юрченко. Ну, Юрченко-то сразу ушел, как я на вахту заступил, — может, четверть девятого было, но не больше. А Борис Николаевич, тот допоздна сидел. Самую малость до одиннадцати не дотянул.
— Что-что? — Линькову показалось, что он ослышался.
— Без пяти одиннадцать, говорю, ушел он… может, без трех…
— Стружков ушел без пяти одиннадцать?!
— Ну да. Ай опять с ним что не так?! — ужаснулся дед.
— Нет, нет, все в порядке, — торопливо сказал Линьков. — Просто я не знал, что он вечером был в институте.
— А
— Но вы точно знаете, что это был Стружков? — не удержавшись, спросил Линьков.
— Неужели ж я Бориса Николаича с кем перепутаю! — обиделся дед. — Вышел, гляжу, заморенный, ступает еле-еле, но все равно вежливо так спокойной ночи мне пожелал…
— И пошел? — бессмысленно спросил Линьков.
— И пошел, а как же! — подтвердил дед, с любопытством глядя на него. — Домой пошел, спать. Может, с устатку проспал сегодня? Нету его что-то…
— Нету… спасибо… до свиданья… — совершенно обалдев, пробормотал Линьков и поплелся обратно в институт.
Глава девятая
Вечер был теплый и влажный. Наверное, прошел легкий дождик — плиты мощеной дорожки тускло блестели в полосе света, падавшей из проходной.
Мне вдруг стало страшно идти дальше. Я осторожно приоткрыл дверь проходной и заглянул в щелочку. А, дежурит Макарыч, это хорошо?
Макарыча я люблю: душевный старикан и к науке питает несокрушимое уважение. Особенно к нашей хронофизике. Он вообще-то убежден, что мы работаем в основном над проблемой омоложения и только таимся до поры, потому как еще не все постигли и превзошли. А потом объявимся и полным ходом начнем возвращать людей из преклонного возраста в самый цветущий.
— Работаете всё… — позевывая, прогудел он в желто-белые, прокуренные усищи. — Труженики, ох труженики! Ай вам погулять никогда не хочется? Дело-то молодое!
— Некогда все… — пробормотал я, раздумывая, как бы к нему половчее подступиться, потом сказал проникновенно: — Какие тут гулянки, Василь Макарыч! До того заработаешься, бывает, уж и не понимаешь, на каком ты свете. Вот и сейчас, например, сообразить даже не могу, какое сегодня число. Представляете?
Выговорив все это, я жалобно поглядел на Макарыча. Старик сочувственно закивал.
— Наука… — сказал он добродушно. — В старое время ученые, говорят, и вовсе ничего не соображали в обыкновенной жизни, все равно как младенцы новорожденные. Девятнадцатое у нас сегодня, милок, девятнадцатое мая, да… А через два часа, значит, уже двадцатое будет.
Двадцатое — завтра! Только завтра! Значит, они меня еще на сутки назад швырнули… Зачем же это? Впопыхах, по ошибке, что ли? Я ведь им и отсюда помешать смогу, если правильно разберусь во всем.
Я задумался и перестал было слушать Макарыча, потом снова включился, где-то на полуфразе.
— Иди уж, иди, мил человек, — сочувственно говорил Макарыч. — Прямо лица на тебе нет. И Аркадий твой тоже проходил сейчас, весь черный и с лица спал… Батюшки, думаю… — Тут Макарыч запнулся, поглядел на меня и спросил: — Ай вы с ним поругались?
— Мы с ним? Да вроде нет… — неуверенно
— Да так я просто… — сказал Макарыч. — Гляжу, поврозь выходите. Что ж, не мог он тебя пять минут подождать? Весь вечер, думаю, вместе просидели, а тут…
— Ну да… вместе… мы так просто… — забормотал я, не зная, что сказать.
— Иди, иди, голубок, — ласково сказал Макарыч. — Заговорил я тебя, старый леший…
— И то пойду, — сказал я расслабленным голосом. — Устал я правда до смерти. Спокойной вам ночи на трудовом посту, Василь Макарыч!
Выйдя из проходной, я машинально добрел до скверика, остановился и глянул на скамейку, где мы с Ниной объяснялись и никак не могли объясниться, а Время небось смотрело на нас краем глаза и хихикало: «Ага, попались, хронофизики!» Когда же это было? Пять часов назад, четыре дня вперед — поди разберись…
Вообще, куда же мне теперь идти? Где бы для начала хоть поспать часок? Я прямо с ног валился от усталости. Шутка ли, за один вечер столько всего! Сногсшибательный разговор с Ниной; бешеная работа в лаборатории; путешествие во времени; выслеживание загадочного незнакомца в измененном мире и встреча с живым Аркадием; снова — и совершенно неожиданно! — переброска. Не считая того, что между прочим, этак мимоходом, я взял да открыл способ перехода во времени! Ай да Борис Стружков! Силен, бродяга! Да, вот именно — бродяга бездомный. Дома у меня здесь нет. То есть комната моя, конечно, существует, но в ней ведь другой Борис… Насколько я помню, он сейчас провожает Нину домой, вернее, бродит с ней по улицам и несет какую-то несусветную чушь… Конечно, ему-то что!
Нет, ну какое все же свинство со стороны Аркадия! Что это за манера — ни с того ни с сего совать человека в хронокамеру! Ну ладно, работали они там, готовили эксперимент потихоньку ото всех, даже от меня, — это я могу понять, хоть и обидно, что Аркадий от меня таится… Ну, не будем об этом… Но такие штучки устраивать! Использовать хронокамеру для расправы с «неудобными» людьми! А может, это они контрольную проверочку провели на мне? Да нет, это уж совсем дико выглядит: что я им, брусочек?
А самое главное, самое главное, что все это никак не объясняет, почему Аркадий покончил самоубийством! Наоборот, пожалуй, еще больше запутывает дело. Ведь если этот его загадочный компаньон был попросту помощником в подготовке эксперимента — монтажник он или кто другой, неважно! — то уж совсем ничего не понятно! Ну, открыл Аркадий, как перемещать человека во времени, ну, рассчитал поле, подготовил камеру для этой цели, — так ведь радоваться этому надо, великое дело сделано. А он вдруг самоубийством кончает! Обнаружил, может, что передвижение во времени — штука опасная, что человечеству это принесет больше вреда, чем пользы, и поэтому, из раскаяния и страха, решил отравиться? Опять белиберда получается: какой же ученый так поступит! Да и опасности, которые могут грозить человечеству, если оно начнет путешествовать во времени, давным-давно рассчитаны (вероятно, по принципу «зелен виноград!») и даже многократно отображены в художественной литературе, и не мог Аркадий испытать никаких внезапных потрясений по этому поводу, поскольку научную фантастику знал преотлично.