В Институте Времени идет расследование
Шрифт:
— Что ты, я уж и не помню, когда оно у меня было! Мне ведь оно ни к чему, ты же знаешь…
Аркадий даже зубами скрипнул от злости и разочарования. Вопрос этот явно имел для него какой-то важный смысл, а я ответил не в жилу, вот он и разозлился. Действительно, бедняжечка Аркадий: старается, изощряется, рассчитывает сложнейшие многоходовые комбинации — и все впустую, некому оценить его способности и энергию! Ничего, Аркашенька, я ценю, я все вижу, — ты даже вспотел от напряжения.
Аркадий действительно который раз уже прикладывал носовой платок ко лбу, слегка прихлопывая его, как промокашку. Потел
Неужели мое поведение ни на секунду не показалось ему странным? Или он настолько поглощен своими делами, что обо мне толком и не думает? Как принял исходную установку, что я — «здешний» Борис и принимаю его за «здешнего» Аркадия, так и не слезает с нее. Вот осел упрямый! Помочь ему, что ли?
— Аркашенька, — сказал я умоляюще, — открой как другу: где ты такой костюмчик отхватил?
Он с надеждой посмотрел на меня. Еще бы! Если я задаю такие вопросы, значит, я о «своем» Аркадии не все знаю, а тогда…
— Ты разве не помнишь? — Он говорил осторожно, будто по тонкому льду ступал. — Я ведь тебе рассказывал…
— А-а! Правильно ведь, рассказывал! — закричал я, имитируя радостное облегчение.
У Аркадия лицо вытянулось от изумления. Он-то ведь прекрасно знал, что никогда он мне — вернее, тому, за кого он меня принимал, — ничего подобного не говорил! Он считал, что мы с ним впервые в жизни встретились — и, пожалуй, только в этом он не ошибался.
— Помню, как же! — Я улыбался весело и безжалостно. — Это ведь тот самый материальчик, который Зоя тебе преподнесла по случаю вашей годовщины? Она всем хвалилась, как тебя осчастливила!
Аркадий поперхнулся, заморгал, даже носом шмыгнул. Он был явно травмирован, но мне хотелось еще подбавить. Раз уж я ему жену придумал, так надо ее поярче обрисовать!
— А что, неверная информация? — сочувственно спросил я. — Да уж, Зоенька соврет — недорого возьмет! Но ты не расстраивайся, она ведь любя…
Ну, пожалуй, хватит! Смуглое лицо Аркадия сделалось серо-желтым — это он так бледнел, — и в глазах у него появилось затравленное выражение.
Мы были шагах в десяти от проходной, и меня уже ноги не очень слушались. Куда Аркадий лезет?! Вот выйдет кто-нибудь из института — и такая каша заварится! Но тут Аркадий остановился и хмуро сказал:
— Совсем забыл: мне позвонить надо! Ты иди, я чуть позднее приду.
Эх, балбесы мы! Оба ведь трясемся от страха, а все танцуем друг перед другом, как Манилов с Чичиковым. «Мол, ты первый иди!» — «Нет, раньше ты!» А сами только и думаем, как бы поскорее удрать с этого опасного места! Но преимущества были на моей стороне, и я не собирался отказывать себе в удовольствии.
— Из лаборатории позвонишь! — решительно сказал я. — Мы и так уж целый час проканителились, пора и честь знать! Пошли, пошли!
Я сам себе удивлялся — вот это называется блефовать! Раньше я за собой таких талантов не замечал: может, они развились от перебросок во времени?
Аркадий затравленно посмотрел на меня.
— Нет уж! — огрызнулся он, потеряв самообладание. — Я отсюда позвоню!
— Да ты чего кипятишься? — с фальшивым добродушием спросил я. — Звони на здоровье. Я тебя подожду…
Аркадий
— Где ты меня подождешь? — нетерпеливо спросил Аркадий. — Здесь, что ли?
— Нет, зачем же! — ласково улыбаясь, ответил я. — Еще Селиванов выйдет, шум подымет, ты же знаешь, какой он вредный…
Аркадий заскрежетал зубами, но промолчал, а я, шагая с ним рядом, сочинял вовсю:
— Знаешь, что он мне вчера сказал, Селиванов-то наш, на собрании? Передайте, говорит, вашему Левицкому, что он пижон.
Аркадий резко остановился:
— Кто это сказал?
— Как — кто? — Я удивленно посмотрел на него. — Я ж тебе говорю: Юрий Матвеевич. Товарищ Селиванов собственной персоной. Да ты не огорчайся. Ну его, сам он пижон!
Я мог резвиться на просторе: Аркадий понятия не имел, что делается в этом институте. Как и я, впрочем. Но инициатива была в моих руках. Белые начинают — и выигрывают!
— Ну ладно, — пробормотал Аркадий, — я ему это припомню…
Держится! Упорно не выходит из роли! Вот ведь характер!
Мы опять вернулись на угол, к скверику, — ближе автоматов не было. Аркадий вошел в кабинку, я видел, как он опускает монету и набирает номер. Первая цифра — явно двойка… так, теперь откуда-то из середины диска… теперь из конца… а это единица… 25–81. Понятно! Он-то этот номер знает…
Неужели он только сейчас догадался позвонить? Ведь это проще простого — чужим голосом позвать Левицкого, попросить его срочно выйти… Постой, постой! Что же это получается?
Когда я мысленно произнес: «говорить чужим голосом», эти слова мне кое-что напомнили. А потом — еще кое-что. И мне что-то совсем расхотелось потешаться над Аркадием и радоваться своему школьническому остроумию. Улыбка еще держалась некоторое время, словно приклеенная к лицу, и неестественно растягивала губы; потом я спохватился и согнал эту нелепую улыбку.
Говорить чужим голосом по телефону… А кто же это говорил сегодня утром с Анной Николаевной, нарочно хрипя и бормоча, чтобы она его не узнала? И почему «здешний» Аркадий сегодня не ночевал дома? И почему тот, кто назначал ему свидание «на нашем месте», на это свидание не явился? И «здешний» Аркадий — тоже? И почему, откуда ни возьмись, пришел в сквер Аркадий-путешественник? Как он узнал о назначенном свидании? Что это все означает? Что свидание на самом деле состоялось ровно в восемь часов, но в каком-то другом месте? Или что тот Аркадий, который сейчас торчит в будке автомата, все-таки и есть «здешний» Аркадий и свидание в сквере сорвалось случайно, а загадочный «незнакомец» явится в лабораторию сразу после работы, как в «моем» мире? И кто сидел в комнате Аркадия? И почему он удрал, услыхав условный звонок — наш с Аркадием условный звонок? Словом, вопросы посыпались, как из дырявого мешка… За «здешним» настоящим пошло «тамошнее» прошлое. Те загадки, из-за которых я отправился в сумасшедшее путешествие без надежды вернуться и которые так и остались неразгаданными. Почему все-таки погиб Аркадий? Кого Ленечка Чернышев и Нина видели в лаборатории? Какой Борис был там?