В интересах государства. Орден Надежды
Шрифт:
— Савва Ильич, уверяю вас, лучше не стоит.
Не знаю, откуда во мне проснулась эта дерзкая уверенность, но сейчас я отчего-то знал, что Мустафин блефовал. Не было у него влияния. Не было возможностей перебить приказы самого ректора.
И по глазам куратора я понял, что он осознал — блеф не прокатил.
Я вздохнул и уставился на Мустафина.
— Савва Ильич, уверяю вас, что отныне у меня гораздо больше причин вести себя образцово, чем вы полагаете. Я не могу рассказать подробностей, но, скажем так, его высокопревосходительство сделал
Куратор разочарованно вздохнул.
— Так и думал. Жаль. Значит, они нацепили на тебя ошейник.
— Или так или смерть.
— Тоже верно.
— Но это не значит, что я потерял интерес к ряду… тайн, — улыбнулся я.
— И думать об этом забудь.
Я улыбнулся еще шире. Сам не понимал, что на меня нашло. Но ощущения были такими, словно я нашел недостающий кусочек мозаики, и картинка начала складываться. Чувство пришло раньше, чем мысль, но я уже знал, как следовало поступить.
— Все, что я буду делать, я сделаю в интересах защиты Аудиториума, — сказал я. — Понимайте как хотите.
Мустафин покачал головой и взял в руки документ, что лежал сверху.
— Я больше не стану обсуждать это с тобой. Однако раз легенда кажется твоим покровителям достаточно крепкой, кто я такой, чтобы препятствовать ее реализации? — Он неприятно улыбнулся одними губами, а темные глаза оставались пронизывающе холодными. — Ознакомьтесь с приказом в отношении вас, ваше сиятельство.
Я молча принял протянутый документ и пробежался глазами по строкам.
— За грубейшее нарушение дисциплины…. Кража артефакта из Лабораториума… Дисциплинарное взыскание… Неделя в карцере? — вытаращив глаза, воскликнул я.
Куратор пожал плечами.
— Имею право. Все по уставу. И все указывает на то, что зачинщиком и главным исполнителем сей забавы были вы, Михаил Николаевич, — холодно ответил он. — Поэтому ближайшую. Неделю вы проведете в строжайшей аскезе в одиночной комнате без ментальной связи, развлечений и встреч. Надеюсь, это поспособствует скорейшему обретению вами здравого смысла.
— А что с учебой?
— Ваши проблемы, как нагонять пропущенную программу. Карцер на то и карцер.
Мелковато же ты пакостил Аудиториуму за мой счет, морда кураторская.
Я положил документ на стол.
— И когда приказ вступает в силу?
— С момента вашего ознакомления оным, — ответил Мустафин и поднял трубку старинного телефона. Набрав несколько цифр, он сказал лишь два слова, не сводя с меня глаз. — Забирайте узника.
Глава 3
Мустафин положил трубку на рычаг и как ни в чем не бывало вернулся к бумагам.
— Ожидайте, ваше сиятельство. Сейчас за вами придут.
“Зачем вы это делаете?” — обратился я к нему ментально. — “Пытаетесь мелко отомстить кому-то сверху за мой счет, зная, что я не смогу вам противостоять?”
Куратор оторвал взгляд от документов и взглянул на меня с нескрываемым презрением.
“Ты можешь попытаться мне противостоять, Михаил”.
“Но не стану. И вы это знаете”.
“Именно поэтому я делаю то, что делаю”, — отрезал куратор. — “Со временем ты все поймешь”.
Что за игру он затеял? Меня не отпускало ощущение, что Мустафин действительно помышлял чего-то добиться за мой счет. Но что ему было нужно? Раззадорить высшее руководство Аудиториума и вывести их из себя? Зачем?
Неужели хотел вынудить их совершить какое-нибудь нарушение устава и поймать на горячем, а я был лишь приманкой для этого? Черт его знает, но куратор точно мне чего-то не договаривал.
Ладно, решил играть — я подыграю. Мне уже не привыкать. Откровенно говоря, в Аудиториуме я только и занимался тем, что играл, подыгрывал, разыгрывал, переигрывал, совал нос не в свое дело и вообще занимался чем угодно, но только не учебой. Пока что у меня худо-бедно получалось вытягивать программу, благо большая часть занятий была посвящена прикладному применению силы.
И все же пропуск целой недели мне еще ой как аукнется…
В дверь кабинета постучали. Мустафин открыл было рот, чтобы разрешить войти, но гость решил не дожидаться дозволения и зашел сам.
— Я за узником, — лысый, словно яйцо, мужчина в мундире с шевронами сотрудника администрации скользнул по мне равнодушным взглядом и тут же направился к столу куратора. — Савва Ильич, приказ, пожалуйста.
Мустафин протянул ему документ. Лысый пробежался глазами по тексту и уставился на меня уже куда внимательнее.
— Соколов Михаил Николаевич… — он заметил герб моего рода с перечеркнутой полосой и усмехнулся. — Первый курс, первый семестр, а уже угодили в мои руки…
— С кем имею честь? — набравшись наглости, спросил я, но все же поднялся со стула в знак почтения.
— Давыдов Игорь Павлович, заместитель советника ректора по воспитательной работе. — Лысый сложил приказ в несколько раз и убрал во внутренний карман кителя. — Прошу за мной, Михаил Николаевич.
Кивнув куратору, он взмахнул рукой в сторону двери и тут же решительно направился к выходу. Я лишь напоследок встретился глазами с Мустафиным. Его взгляд был холоден, но было в его глазах что-то еще. Какая-то злость, направленная непонятно на что. Или на кого-то. Не нравилось мне все это, ой не нравилось.
Что же ты задумал, Савва Ильич? И почему расплачиваться за ваши интриги опять приходится мне? Карма у меня что ли такая?
Давыдов придержал для меня дверь, и, стоило мне выйти, тут же поймал меня за руку. Я даже не успел отреагировать — и на запястье в одну секунду оказался застегнут браслет. Выполненный из серебристого металла с чернением в виде змеи со светящимися колдовским светом глазами.
— Я, знаете ли, не любитель украшений, ваше благородие, — удивленно пялился я на браслет. — Соизволите разъяснить, что это и зачем оно на моей руке?