В Иродовой Бездне. Книга 2
Шрифт:
Лева едва успел сбросить халат и взять свои вещи, как поезд тронулся и ушел туда, к Москве, где начиналось строительство нового канала.
Возвращение Левы было неожиданностью для всех, все удивлялись, изумлялись, недоумевали:
— Как так? Почему? Что такое?
Никто не мог придумать какое-либо объяснение. Но сам Лева понимал: он находится «на прицеле», и даже здесь, в заключении, лишенный свободы, он не может чувствовать себя равноправным с прочими заключенными. Он последователь Христа, и те, кто не любят Христа, то и дело чинят на его пути всевозможные препятствия. Это событие Леву не опечалило. Он твердо верил, что Бог — всесильный, всевидящий, все обращает ко благу. Видимо, несомненно
Наступила зима. Несмотря на то, что топились железные печи, в больничных бараках было так холодив, что к утру лекарства почти замерзали, и иногда приходилось поить больных настоями, в которых плавал лед. Начальником лазарета назначили нового доктора. Это был черноволосый, суровый мужчина по фамилии Шуляк, из бывших заключенных. Был он страшно нервный, несдержанный, вспыльчивый, кричал, ко всему придирался. С Левой, однако, конфликтов у него не случалось, и он даже давал ему читать из своей личной библиотеки Штрункля и другие книги.
Однажды с Левой произошло происшествие, едва не кончившееся для него печально. Он оперировал больного с поврежденными пальцами в маленькой амбулатории, удалял разбитую фалангу. В это время вошел какой-то человек, незнакомый, одетый в гражданскую одежду, и предложил:
— Прошу освободить помещение.
— Как — освободить помещение? — взорвался Лева. — Разве вы не видите: я оперирую!
— Что вы повышаете голос, молодой человек? — угроза прозвучала в голосе незнакомца.
— А я вам говорю: выйдите отсюда, — сказал Лева. — Сюда без халата заходить нельзя.
Незнакомец вышел. Чуть Лева окончил операцию, как его вызвали к начальнику санчасти. Около него сидел незнакомец. Оказалось, это был заместитель начальника САНО — санитарного отдела Управления лагерей Беломорского канала, с Медвежьей горы. Он приехал для проверки работы санчасти Соловецких лагерей.
— Я вас ни в чем не обвиняю, — сказал приехавший начальник, — как только в резкости, грубости. Вы должны были проявить вежливость. Я уже дал распоряжение отправить вас на общие работы, когда мне сказали, что вы добросовестно работаете и даже являетесь рационализатором и изобретателем, я свое решение отменю, но решил с вами просто побеседовать. Я старый врач и гораздо старше вас по возрасту, вы мне в сыновья годитесь. Но кто я ни был, ваша резкость совсем не тактична.
Лева искренно извинился и сказал, что он будет стараться еще, более совершенствовать свой характер, так как сам — сторонник и вежливости, и чуткого отношения.
На этом инцидент был исчерпан.
Когда после обследования санчасти начальник собрал всех работников лазарета, фельдшеров и врачей, то сказал:
— Основная проблема, которая стоит перед медперсоналом лагеря, это предупреждение смертности среди заключенных, что, в свою очередь, зависит от успешной борьбы с поносами.
Он предложил вплотную исследовать эту проблему, сказал, что у них есть кому заняться этим и, в частности, предложил начальнику санчасти использовать Смирнского для изучения причин поносов и разработки мероприятий их лечения.
Лева согласился заняться этой работой помимо своих обычных обязанностей, — это его очень интересовало. Предстояло изучить массу историй болезней лиц, которые за эти годы лежали в лазарете с поносными заболеваниями.
Он усердно принялся за дело, расчертил схему, в которой отмечал продолжительность заболевания, его исход, чем лечили больного и т. д.
Просматривая эти истории болезни, или, как называли их в старое время, «скорбные листы», Лева наткнулся на историю болезни того монаха из Сызрани, с которым он был в Прокопьевске. С тревожным чувством перевертывал он лист за листом историю этого человека, В конце стояла краткая запись: такого-то числа во столько-то часов он умер. Из записи видно было, что до заболевания этот бывший монах работая конюхом на конном дворе лагеря.
Грустные мысля наполнили, сердце Левы, да, сколько, сколько людей преждевременно сошли в могилу! А вот он живет, работает. Значит, он для чего-то еще нужен Богу на этой земле. И, сидя за столом, окруженный стопами «скорбных листов», Лека невольно вспомнил слова псалма: «Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя… Ибо ты сказал: «Господь — упование мое», Всевышнего избрал ты прибежищем своим». Несколько слов о хирурге Троицком. Как Леве удалось выяснить, он был арестован и осужден за то, что сгорела больница, которой он заведывал. Троицкий окончил срок и был освобожден условно. Так как хирургов не было, его на самом деле не освободили, а предложили остаться в лагере и работать на правах вольнонаемного. А он так мечтал вернуться домой, к семье. И вот все его мечты рухнули и этот больной, старый человек затосковал. Он лег на свою постель, бросил всякую работу и день и ночь лежал, не вставая. Проходили Недели. К нему заходили врачи, но он был сумрачен, ни с кем не хотел разговаривать. Приезжали врачи из САНО. о чем-то говорили с ним и пришли к выведу, что у него так называемый психический срыв. Тем не менее его все же не освобождали, надеясь, что эта депрессия у него пройдет а он снова будет работать.
Доктора Троицкого Лева очень уважал — и как выдающегося специалиста, и как хорошего человека. Он заходил к нему, и тот давал ему читать свои книги. Одну из них — «Электротерапия» Коваршика — он даже подарил Леве с надписью: «На память от врача-хирурга Троицкого лекпому Смирнскому». Особенно были интересны Леве книги по исследованию диагностических ошибок.
Как это бывает всегда, после упорных зимних холодов наступило некоторое потепление. Приближалась весна.
Неожиданно Леву вызвали на этап. Прибежал доктор Крих, и, разводя руками, сказал:
— Я хлопотал о вас, работники так нужны, но ничего не получилось. Вас направляют куда-то в дальний этап, возможно за Полярный круг. Благодарю вас за вашу работу.
Он тряс руку Левы и выражал ему самые лучшие пожелания.
— Я с своей стороны очень благодарен вам. Вы. меня многому научили, и аккуратности, и порядку. Этого так не хватает у нас…
И вот Лева на этапном дворе. По обличью отобранных в этап он убедился, что отбирают самый сброд, одних жуликов, и Лева понял, что его направляют на общих основаниях, а не по специальности фельдшера. Кто-то невидимый, неизвестный желал ему зла и, казалось, преследовал его. Кто это и за что, Лева не знал, на душе была тревога, но что было делать? Идти хлопотать к начальнику санчасти было бесполезно. Тревожные мысли, как мрачные тучи, проникали в сознание, и он стал молиться… И вот, на сердце стало легче, спокойнее, темные тучи ушли в сторону, Он опять как бы видел безоблачное небо и ясное солнце любви Божьей, согревающее и землю и душу. Открывая свое Евангелие, Лева находил там столько поддержки.
Когда отправляли этап, начальник санчасти, осматривая заключенных, подошел к Леве:
— Я думаю, Смирнский, это для вас к лучшему…
— Я в этом нисколько не сомневаюсь, — сказал Лева, улыбаясь. — Я убежден, что все, что творится, творится по воле Бога, а власти, начальство только подчиняются и выполняют волю Его…
Не спорим, это мнение Левы шло вразрез с лавиной событий, со здравым смыслом. Но уж такова была, очевидно, своеобразная натура Левы и, в зависимости от этого, его во многих отношениях странная и нелогичная с точки зрения обычного здравого смысла вера.