В Иродовой Бездне. Книга 2
Шрифт:
— Как вы думаете, доктор? — обратился он к начальнику санчасти. — Ссадим его сейчас?
— Нет, — сказал начальник санчасти. — Пусть уж едет домой; соскучился он. И там он тоже будет хорошим работником здравоохранения.
Начальник знал, что Лева находится «на прицеле», что определенные органы не оформят его в качестве вольнонаемного и то, что он выбрался из лагерей, — просто счастье.
Тепло распрощавшись с Левой, оба врача вышли на станции Сосновец. Юноше было приятно сознавать, что многие относятся к нему хорошо. Да и сам он старался всем делать только добро. Но почему какие-то силы его, ни
А поезд все бежал и бежал. Стояли летние дни, было тепло, хорошо. Лева с интересом выглядывал из окна, выходил на перрон. Как это странно: вольные люди, и нет никакого конвоя! И за собой он не чувствовал глаз надзирателей.
Свобода! О, как дорого это слово! Свобода! О, если бы и для дела Божия была свобода! Сколько радостного, сколько прекрасного узнали бы люди! Меньше было бы слез, горя, разврата, разбитых семей, покалеченных сердец. Народ, как никогда, нуждался в Евангелии. О свободе Христа там написано: «… Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете…» Или еще сказано: «Итак, стойте в свободе, которую даровал вам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства».
Да, свобода Христа сделала Леву свободными в условиях этого заключения. А без свободы Христа люди и на воле находятся под игом рабства смерти. Только Христос дает настоящую, истинную свободу, и она дороже всяких других свобод, — думал он, подъезжая к Сызрани.
Вот и родная Волга. Переехали через мост, и сердце Левы радостно забилось…
Глава 28. Самара. Волга
Был совсем темный, поздний вечер, когда Лева вышел на перрон станции Самара. Привокзальная площадь. Люди разодеты по-летнему. После скитаний с 1929 года, когда он покинул родной город, ему думалось, что он попал в совершенно другой мир. Все казалось необыкновенным. Да и действительно, это был совершенно другой мир по сравнению с городками палаток, где жили заключенные, их режимом и питанием — это была воля. А какой был бы мир, какая была бы воля, если бы Христос жил в сердцах людей и люди были бы свободны от греха!.. Каждый видел бы в ближнем своем брата, сестру, все любили бы друг друга, не было бы зла на земле!
Лева сел в вагон трамвая и поехал туда, где родился и рос, где был когда-то 3-й Молоканский сад, а теперь проходила Искровская улица.
Вошел во двор. Тихо, никого нет. Как разрослись деревья за эти годы! Ведь он не был дома около четырех лет. Все так же в глубине сада стоял старый отцовский дом. В окнах огней не было, видимо, все уже спали. Зашел на крыльцо, остановился, положил багаж, помолился, постучал… Ответа нет. Постучал еще. Послышался скрип внутренней двери, и кто-то, не открывая ему, спросил:
— Кто там?
— Странник, — ответил Лева,
— Какой еще там странник? — Лева узнал голос своей сестры Лели.
— Странник и скиталец, — повторил в ответ юноша.
Дверь не открылась, а внутренняя дверь захлопнулась. Наступила тишина. Лева постоял и стал стучать снова. Дверь опять заскрипела, и послышался недовольный голос:
— Кто там?
— Это брат ваш, — отвечал Лева.
— Какой еще это брат? Дай-ка посмотрю!
Сестра открыла дверь и взглянула на Леву. Она узнала его, бросилась к нему на шею со словами: «Лева, Лева!» Вместе они вошли в комнату.
Встали все, кто спал. Анна Ананьевна, радостно улыбаясь, нежно целовала Леву. Когда-то она, их близкая родственница, нянчила Леву — маленького ребенка. А теперь он стал уже большим — странником и пришельцем.
— А мамы дома нет, — сказала Леля. — Она поехала к папе в район близ Мелекеса. Папе не разрешили после ссылки жить в Самаре, он живет в колхозе.
Они преклонили колени и горячо благодарили Бога за их неожиданную встречу. Особенно Лева славил всей душой Спасителя, сохранившего его духовно и телесно и приведшего его вновь к тихой пристани. Потом он стал расспрашивать о близких, о молодежи, об общине.
— Я ничего не привез вам, никаких подарков, — обратился к родным Лева. — Евангелие я оставил там, в заключении, верующим братьям. Самое дорогое, что у меня есть, это письма, которые я получал от мамы и других. Я храню их как драгоценность и привез их с собою. (Эти драгоценные письма, к сожалению, не уцелели. Начались новые испытания, их спрятали, но неудачно: все они сгнили и пропали.)
Обсуждали вопрос, как Леве встретиться с мамой. Сердце у нее больное, и если она сразу его увидит, как бы не случилось чего плохого. Решили, что Леля поедет вперед и подготовит папу и маму к приезду Левы.
Глава 29. Встреча
Леля с Левой сели в поезд, идущий в Мелекес. Дорогой оживленно беседовали. Сестра рассказала об их переживаниях, о трудностях, с которыми столкнулись. Лева поведал ей о тех путях, которыми вел его Господь, и как дивно его оживлял и сохранял.
В Мелекесе они расстались: Леля поехала на автобусе вперед, а Лева должен был приехать в совхоз следующим рейсом.
Леля не застала отца: он был на работе, мама же готовила обед.
— Мама, — спросил Леля, — какая для тебя была бы самая большая радость?
Мать задумалась и сказала:
— Самая большая радость для меня была бы от сознания, что мои дети ходят в истине.
— Ну, а еще?
— А почему ты задаешь мне такие вопросы? — мать испытующе взглянула на дочь.
— Мама, мама! — воскликнула Леля. — Ты, наверное, и не ждешь и не думаешь: Лева вернулся!
— Как?! — воскликнула мама.
— Да, да!
— Так Бог услышал наши молитвы! Ты видела его?
— Да, он был уже дома, и теперь я поехала вперед, чтобы предупредить тебя, а он должен приехать следующим автобусом.
— О, слава Богу, слава Богу! — воскликнула мать. — Иди скорей, скажи папе, и мы пойдем встречать его на дорогу.
Автобус уже вез Леву к ним навстречу. С любовью и нежностью смотрел юноша на поля и деревушки родной русской стороны. Вот показались и строения совхоза — так объяснили ему пассажиры. Кто-то шел по траве прямо через поле. Лева всмотрелся и узнал родные лица: это его отец и его мать, а рядом с ними сестра и младший брат шли его встречать…
И так, среди зеленого поля, они встретились после долгой разлуки. На глазах у всех блестели слезы, но это были слезы не горя, а радости. Объятья, поцелуи… И вот они уже за столом, накрытым для обеда.