В исключительных обстоятельствах 1979
Шрифт:
— Концерт? На сцене, под конвоем?
— Вы всех обстоятельств нашего житья-бытья не знаете, потому и удивляетесь, — сокрушенно качает головой Дайкин. — Это ведь не тюрьма у нас, а «Товарищество на вере». Половина заключенных — артисты, которые повышают культуру города, — так решил товарищ Енисейский. Я кланяюсь им низко у проходной и отпускаю на концерты под честное слово. Без охраны! А может быть честь у такого типа, как Пронин? Я не имею права даже обыскать этих «артистов» при возвращении из города — это будет их «травмировать». Они приносят сюда самогон, карты, бритвы, иконы. Да, иконы! Посмотрите, в камере генерала Иванова на стене целый киот! Я уверен, что завтра они начнут приводить сюда женщин и принесут в тюрьму пулеметы. Скоро Надеждинский исправительно-трудовой дом превратится в кронштадтский форт «Белая лошадь» времен белогвардейского восстания.
— Как же ко всем этим послаблениям режима относится охрана тюрьмы, начальство караульного батальона? — спрашивает Куликов.
Улыбнулся Дайкин, прищурил глаза.
— Можно откровенно? Так вот. Командиру батальона Вязю важно только одно: чтобы была инструкция. Он подчиняется только исполкому и выполнит любые предписания. Начальник штаба Войцеховский часто бывает в тюрьме и никаких нарушений не замечает. А комиссар батальона болен. Командир роты охраны понимал мою тревогу, вот и отправился на тот свет!
— Яковлев?!
— Да, Яковлев. Хороший был человек. Сжили его со свету — не вылазь вперед!
Я замираю. Все-таки смерть Яковлева как-то связана с тюрьмой.
— Хотелось бы услышать все, что вы знаете о Яковлеве, — говорит Куликов, — любая мелочь нам очень важна.
— Не так уж много я знаю о нем, — отвечает Дайкин. — Я разговаривал с ним только об охране тюрьмы. Но...
Дайкин увидел что-то, остановился у окна.
— Подойдите сюда! Видите вышку на стене? Часовые при Яковлеве не уходили с поста. Он знал, что такое тюрьма и как ее надо охранять.
Мы смотрим в окно. На соседней вышке часового не видно; только штык винтовки торчит над боковой стенкой. Может, красноармеец сел на пол перемотать обмотки или прилег подремать на солнышке. Что ему беспокоиться? Если арестанты могут свободно уходить в город через ворота, какой же дурак станет карабкаться через стену?
— Мозоли должны набить себе беляки, чтобы заслужить уважение советских людей! — продолжает Дайкин. — Яковлев понимал это. Когда Енисейский вместе с Войцеховским стали набирать «культурников» для «Красного дома», Яковлев решил не всех выпускать из тюрьмы. Однажды он не пустил Пронина, да, да, этого самого поручика. «Я, — говорит, — не верю вашему честному слову!» После этого крупный разговор вышел у Яковлева с Войцеховским. Пронин зачем-то очень нужен был в «Красном доме». Войцеховский требует, чтобы Пронина выпускали из ИТД, а Яковлев отвечает: «Я этого негодяя знаю! Покажите железнодорожникам, они его на части разорвут!» Так и не выходил Пронин в город, пока был жив Яковлев.
Вот как из тонких ниточек вьется веревочка! Яковлев в прошлом был железнодорожником, видел карателей «Белой Сибири» за страшной работой. Естественно, что настоящей фамилии поручика Яковлев не знал и думал, что тот осужден за преступления, совершенные на бронепоезде. Но почему же так опекает Гронина Войцеховский?
— Очень хотелось бы под благовидным предлогом лишить на время поручика Пронина свиданий и всякой связи с волей, — говорит Куликов. — Можно это сделать?
— Хоть и трудно будет, но сделаю! — У Дайкина весело поблескивают глаза. — А начальству можно передать вашу просьбу?
— Не надо ничего говорить в исполкоме, — отвечает Куликов. — В крайнем случае сошлитесь на Чека. Мы предупредим Мироныча.
Я сижу молча, сцепив под столом пальцы рук, и никак не могу успокоиться. Зачем нужна вся работа трибуналов, если осужденные преступники вместо изоляции от общества свободно разгуливают по Надеждинску? Заключенных не заставляют заниматься физическим трудом. Нет! Закоренелых контрреволюционеров превращают в «артистов», дают им возможность средствами искусства пропагандировать свои идеи.
В центре готовится к слушанию большой процесс правых эсеров, ярых противников Советской власти, организаторов контрреволюционных выступлений и террористических актов. Может быть, и председатель Надеждинского исполкома Енисейский тоже правый эсер? Существует ли теперь грань между «правыми» и «левыми» эсерами?
Во всяком случае, зарубежная русская эмиграция должна благодарить Енисейского за трогательную заботу о белых кадрах в Надеждинске.
11. САПОЖНИКИ И ГЕНЕРАЛЫ
— Александр Лукич! А ведь не случайно эсер Енисейский назначил начальником тюрьмы Дайкина, сочувствовавшего эсерам, — говорю я, приканчивая большую миску горячих щей. Дайкин уговорил нас «снять пробу» тюремного обеда, и я вспотел, как на занятиях по джиу-джитсу.
— Переходи на гречневую кашу, она очень вкусная. Давненько я такую не ел, — отвечает Куликов. — А с выводами и обобщениями не торопись. Двадцать лет назад Плеханов назвал эту партию «социалистами-реакционерами». Самые различные элементы входили в партию эсеров, было в ней правое и левое крыло, были центристы. Правые эсеры всегда боролись против Советской власти, организовывали покушения на вождей революции, помогали монархистам: Колчаку, Краснову, Деникину. Вожаки левых эсеров тоже стали контрреволюционерами, но многие рядовые левые эсеры со всем революционным пылом борются против всех врагов Советов, в том числе и против членов своей же партии. Вот как расползаются кисельные берега этой самой «революционной» буржуазной партии. Поэтому не равняй с эсеровскими руководителями «сочувствующего» Дайкина.
— Но почему начальником тюрьмы назначили именно Дайкина?
— Осмотрим ИТД, и я тебе отвечу, — спокойно говорит Куликов. — Во всяком случае, он хорошо кормит заключенных.
Молча допиваю компот. На какие же деньги Дайкин покупает роскошные добавки к тюремному пайку? Ведь артисты дохода не приносят.
Личные дела всех заключенных уже просмотрены. Три человека очень сомнительны; похоже, они скрывают свое прошлое. Надо будет вместе с Чека заняться их проверкой. Один преступник — поручик Гронин — найден. Только ради него стоило ехать в Надеждинск. Может быть, Гронин укажет тропу и к князю Мещерскому: волки знают логова своих собратьев. А такие беляки не складывают оружия до своего смертного часа, и князь ходит по советской земле, как тигр-людоед, выискивая добычу.
Дайкин нас приглашает познакомиться с мастерскими исправтруддома, Мы идем по тюремному двору мимо главного корпуса.
Молодцеватый охранник в длинной кавалерийской шинели услужливо открывает дверь во внутренний двор тюрьмы — там размещены мастерские.
Дайкин стремительно уходит вперед. А Куликов спрашивает:
— Как ты думаешь, какая профессия тут процветает?
Я гляжу на него и молчу. В тюремных условиях можно выскабливать деревянные ложки и сваривать стальные сейфы. Были бы учителя, материал да рынок сбыта.