В исключительных обстоятельствах
Шрифт:
— Боже, да хватит меня уговаривать.
— Вот и отлично... Ты... одна едешь?
— Почему же... Нас двести человек. — Какой-то беспомощный вызов все время звучал в ее словах. Будто она заранее знала, что ее хотят обидеть, и заранее готовилась к отпору.
— Лина, ты на Урупе бывала когда-нибудь?
— Нет. И знаешь, не чувствую себя несчастной.
— А хочешь побывать?
— А что... Дело только за мной?
— Да.
— Что ж, если это не слишком дорого мне обойдется...
— Что ты имеешь в виду?
— Все, — она в упор посмотрела на Левашова, И он только сейчас увидел как бы в отдельности ее крупные губы, чуть раскосые глаза,
— Ты родилась в Сибири?
— Да, моя бабушка бурятка.
Они стояли одни в желтом полумраке коридора и невольно говорили вполголоса. Над головой все так же грохотал буран, а из купе доносился разноголосый неутихающий храп.
— Знаешь, — сказал Левашов. — Странное какое-то у меня сейчас состояние... Тебе покупали когда-нибудь велосипед?
— Мне покупали другие вещи... Платья, куклы, потом — путевки.
— Это не то. Лет двадцать назад мне батя купил велосипед. До того времени я катался на чужих — задрипанных, трехколесных. Да и какие это были велосипеды... Собственность всего двора. По-моему, их и на зиму во дворе бросали. А тут — колеса никелем сверкают, звонок такой, что и прикоснуться страшно, руль без единой царапины! Поставил я его в сарай, сел напротив и смотрю... Потом дохну на обод и слежу, как облачко на нем исчезает. И кажется, если сесть на него, то носиться можно по всей земле, и никто не угонится за тобой, и вообще. Знаешь, у меня с тех пор самый счастливый сон — это я в закатанных штанах, с глазами во все лицо, с тощими руками, будто припаянными к рулю, несусь по тропинке. А она петляет, кружит между деревьями, холмами... Трава по сторонам, козы на цепях пасутся, петухи на заборах орут как полоумные. Батя, тогда он еще был, что-то кричит мне, смеется, рукой машет. А я будто лечу над этой тропинкой. Видел я этот сон раза три, и как только он начинается, я уже знаю, что дальше будет, знаю, когда петух закричит, когда батя на повороте покажется и что он крикнет мне.
Втиснувшись в угол купе, Арнаутов, казалось, дремал. Но едва Левашов открыл дверь, старик встрепенулся.
— А, это вы! Входите!
— Не помешал?
— А чему вы можете помешать? Разве что лишить меня возможности скучать, хандрить, злиться... За это я скажу только спасибо.
— Где же ваши сожители?
— Разбрелись по составу. Виталию проводница наша приглянулась, все время у нее торчит. Олег оказался любителем преферанса, третьи сутки пульку пишут. По моим подсчетам, они проиграли все вагоны и за паровоз принялись. А вам не скучно? Впрочем, вы, наверно, привыкли на своем Урупе к таким вот заносам, когда неделями неба не видишь. Да, в маленьких поселках, на маленьких островах иное отношение ко времени.
— Как сказать...
— Ну как же! В городе опоздал на работу на десять минут — и дело разбирает директор. А тут тебя три дня никто не видит, а когда наконец ты появляешься, только и спросят — все ли в порядке? Да и у вас... Господи! Ведь землетрясений десятилетиями не бывает...
— Землетрясения не прекращаются ни на минуту, — сказал Левашов.
— В масштабе Земли? Планеты? Да!
— Нет, в масштабе Курильских островов. Мы ведь ощущаем далеко не все землетрясения. А что касается времени... Хотите, расскажу, как отсчитывают время сейсмологи? Допустим, в двухстах километрах от острова Уруп на дне Тихого океана произошло землетрясение. Тектоническая волна идет к нам минуту, и мы тут же сообщаем о землетрясении в управление гидрометеослужбы, а управление
— А американцы? — спросил Арнаутов.
— Те далеко. Но обычно цунами проходит почти через весь Тихий океан.
— Сколько же ей требуется на это времени?
— Гораздо меньше, чем хорошему современному самолету.
— Простите, — сказал Арнаутов. — Сколько вам за это платят?
Выцветшие глаза старика были спокойны, брови вскинуты в ожидании ответа.
Левашова поразила его невинная бесцеремонность. Старик даже не отвел глаза, он терпеливо ожидал ответа. А почувствовав, что пауза затянулась, понимающе улыбнулся.
— Нет, здесь тайны нет, — сказал Левашов. — Я только боюсь, что размер моей зарплаты обесценит в ваших глазах мою работу.
— Ну нет, Сережа! После того, что я услышал о сейсмологии, ничто не сможет разочаровать меня. Так сколько же?
— На жизнь хватает;
— На жизнь или прожитие? — настаивал Арнаутов.
В желтоватом свете свечи Левашов видел сухую, морщинистую кожу старика, ввалившиеся глаза, прикрытые тонкими красными веками без ресниц... Седая щетина, выросшая за последние пять дней, придавала старику какой-то запущенный вид. «Он долго не протянет», — неожиданно для себя подумал Левашов, и ему стало жаль старика.
— Вы давно на острове? — спросил Левашов.
— Лет двадцать. Хороший остров, между прочим, — сказал Арнаутов с таким выражением, будто говорил о хорошем доме.
— И вам действительно здоровье не позволяет уехать?
— И здоровье тоже. — Арнаутов поплотнее закутался в пальто, зябко передернул плечами. — Да и куда ехать? В моем возрасте ищут не новых мест, а старых друзей. Но друзьям нельзя расставаться на двадцать лет. Иначе им не о чем будет говорить. Разве что вспоминать... Но за двадцать лет и воспоминания теряют смысл. Знаете, бывает, случайно встретишь на улице знакомого и впадаешь в легкую панику — о чем говорить?
— А там... в Ростове, вы не были женаты?
— Был, — старик неотрывно и пристально смотрел в окно, как если бы в это время поезд проезжал по улицам далекого, залитого солнцем Ростова. Он словно хотел увидеть хотя бы угол знакомой крыши, вывеску соседнего магазина...
— А я люблю дорогу, — сказал Левашов. — Даже такую. Знаете, каждый в дороге находит то, чего ему больше всего не хватает... Одиночество, общество, любовь, лекарство от любви... В дороге находят и друзей и собутыльников, в то же время дорога — хорошее убежище и от друзей и от собутыльников.
— И жизнь тоже дорога, — думая о чем-то своем, сказал Арнаутов. — Только длиннее и опаснее.
— Да, — Левашов поднялся. — Жизнь опасна. От нее умирают.
— Не надо с такой легкостью бросаться этими словами. — Старик тоже поднялся. — Для меня они отнюдь не способ красиво выразиться. Я, может быть, только теперь, только в этом поезде понял, насколько важно в мои годы быть довольным прошедшей жизнью. Конечно, можно быть не удовлетворенным результатами, которых добился, можно их вообще ни во что не ставить...