В исключительных обстоятельствах

Ромов Анатолий Сергеевич

— Извини-це. Меня зовут Исидзима. Исидзима Кэндзи, директор этого отеля.

Некоторое время японец наблюдал, как пленник дергается, пытаясь ослабить веревки. Гарамов хотел узнать, сможет ли он, изловчившись, ударить японца в живот связанными ногами. Нет, оторвать ноги от кресла невозможно. Веревки плотно впивались в запястья, плечи, икры, бедра, не давая шевельнуться. Дернувшись несколько раз, Гарамов ощутил бессильную мрачную ярость. Влип, так глупо влип! Если бы не обезьяна, которая его отвлекла, он бы что-то услышал. Этот японец живой человек, а не тень.

Он не мог подойти к нему сзади совершенно бесшумно.

Японец опять вежливо улыбнулся.

— Напрасные усилия. Пожаруста, как можно скорей сообщите мне, что у вас в самолете?

Гарамов молчал, пытаясь сообразить, кто же этот человек. Из контрразведки? Но тогда бы его допрашивали с пристрастием. А если это не контрразведка, то кто?

Японец придвинул к Гарамову чашку.

— У нас очень мало времени. Выпейте чай. Что у вас в самолете?

— Десант, — сказал Гарамов, ощущая свой каменный затылок.

Японец покачал головой, будто сожалея о чем-то. Достал из карманов и положил на стол парабеллум Гарамова, две финки, документы.

— Очень сожалею, но я уже знаю вашу фамилию. Вы ведь господин Га-ра-мов? Или как у вас — то-ва-рищ Гарамов? Гарамов-сан?

Надо прежде всего успокоиться, а потом уже думать, что делать. Ярость, которую он сейчас испытывал, бессильная злоба на этого японца оттого, что он легко, как котенка, связал его, — все это надо было сейчас притушить. Среди прочих документов на столе лежало предписание о том, что ему, капитану Гарамову, поручено сопровождать группу в составе пяти раненых, пяти членов экипажа, врача и медсестры. И все это теперь известно. Хорош же он, не оставил документы в самолете.

— Развяжите меня немедленно, — сказал Гарамов. — За свои действия вы будете в полной мере отвечать перед советским военным командованием.

Японец покачал головой.

— Поверьте, то-ва-рищ Гарамов, или господин Гарамов, или Гарамов-сан, как вам приятней, — я глубоко сожалею, что мне пришлось связать вас. Но это вынужденная мера, применил я ее только для вашей же пользы. Поверьте мне.

Увидев легкую улыбку японца, Гарамов снова ощутил ярость. Японец сожалеюще причмокнул. Немыслимая тяжесть в затылке. Ничего, в конце концов, сейчас важно не это. Все это пустяки. Важно узнать, кто же он, этот фрачник. Он очень похож на военного, а фрак — на маскарад.

— Повторяю: если вы немедленно не развяжете меня, вы пожалеете об этом.

— Я развяжу вас, господин Гарамов, как только вы скажете мне о цели вашего прилета сюда и о том, что или кто находится у вас в самолете.

Японец оскалил в улыбке зубы.

— Кто вы сами, я догадываюсь.

Он прочел документы, это ясно, и все отлично знает о раненых.

— Я уже сказал: я представитель советского военного командования.

— Сожалею, но это неправда, господин Гарамов. Я прочел документы. Умоляю, не оттягивайте время, господин Гарамов. Мы говорим уже три минуты, а у нас на счету каждая секунда. Контрразведчики безусловно засекли ваш самолет.

«Контрразведчики засекли ваш самолет». Что это значит? Гарамов мучительно

пытался понять, кто же этот японец. А может быть, он в самом деле хочет ему помочь? Ничего себе помочь — связал. Освободиться от веревок невозможно. «Директор отеля...» Как бы не так. Таких «директоров» в любой разведке и контрразведке — пруд пруди. Судя по тому, как японец бесшумно подкрался сзади и по удару, — это профессионал.

— Я жду, господин Гарамов. Чем скорее вы доверитесь мне, тем будет лучше и для вас и для меня.

С другой стороны, если этот японец из разведки, то он давно бы уже стал его пытать.

— Что в самолете? Спецгруз? Если вы молчите — значит, там спецгруз. Учтите, разговаривая с вами так, я многим рискую.

Он ведь знает, что в самолете. Знает по документам. Тогда почему спрашивает? Хочет убедиться?

— В самолете хорошо вооруженный десант, — медленно сказал Гарамов. — Если в течение десяти минут я не вернусь на борт самолета, десант начнет боевые действия. Вы сказали, что мы говорим три минуты. Считайте теперь сами, сколько вам осталось спокойной жизни.

Японец расплылся в улыбке.

— Господин Гарамов, вы профессиональный разведчик. Это можно понять по тому, как вы вошли в рощу, двигались, как вели осмотр и даже по этим ножам и трофейному парабеллуму. Так вот, как разведчик, ответьте мне: если в самолете действительно отряд, то какой мало-мальски опытный десантник выпустит на разведку одного человека? Без подстраховки, господин Гарамов? Ведь это железное правило, и вы его отлично знаете.

Следя за лицом и жестами японца, Гарамов чувствовал, что тут что-то не то. Только вот что именно, не понимал.

— Извините, господин Гарамов. Я вижу, что вы хотите что-то спросить. Спрашивайте.

Кажется, затылку стало легче. Хорошо, надо поиграть с ним в его игру. Поиграть, прикинуться, что он ему верит, а там будет видно. А может быть, это действительно не игра?

— Сначала развяжите меня.

Японец вначале подумал о чем-то, потом присел на корточки. Стал не спеша распутывать веревки. Почему он так спокойно развязывает его? Может быть, за дверью охрана? Если это так, а в парабеллуме есть патроны — дешево он свою жизнь не отдаст. Впрочем, охрана или агенты могут быть и не за дверью. Где? Вот именно — где? Да в самой комнате, за шторами, в тайниках, где угодно.

Наконец японец развязал последний узел. Вздохнул. Бросил веревки на пол.

— Берите ваше оружие и документы. Они в полной сохранности.

Гарамов взял со стола парабеллум, проверил обойму. Патроны на месте. Не опуская пистолета, взял ножи, спрятал их за голенища. Проверил документы — они были в полном порядке. Японец осторожно, вместе с блюдцем, приподнял одну из чашек, отхлебнул.

— Господин Гарамов. В вашем самолете я видел пробоины — значит, он был обстрелян. Не нужно быть провидцем, чтобы понять, что вы совершили здесь вынужденную посадку. Ну и, если уж до конца, у вас не очень хорошо с горючим. Учитывая ваше тяжелое положение, я готов помочь вам, естественно, на определенных условиях.