В канун Рождества
Шрифт:
Кэрри устала быть сильной. Устала от роли надежной опоры, к которой вечно кто-нибудь прислоняется. А здесь ее ждет уютная спальня. Кэрри уже была там, заходила сбросить пальто и причесаться перед обедом. Она с удовольствием отметила огромную двуспальную кровать, пышную и мягкую, с белым покрывалом, ее массивный медный остов, наводящий на мысль о надраенных корабельных поручнях. Ей захотелось немедленно забраться под одеяло.
Волна благодарности к Элфриде захлестнула Кэрри.
— Я просто мечтаю поспать, — сказала она. — Но сначала покажи мне дом, чтобы я могла в нем ориентироваться. Он такой огромный, что легко заблудиться. Я думала, вы живете в
— Ну конечно, — вставая, сказала Элфрида.
— А посуда?
— Потом помою. У нас нет посудомоечной машины, впрочем, у меня ее никогда и не было. Я люблю плескаться по старинке в мыльной пене. Идем…
Они прошли через холл к комнатам первого этажа.
— Дом принадлежал поместью Корридэйл, — тоном экскурсовода говорила Элфрида. — Здесь жил управляющий со своей семьей. По наследству нам досталось все самое необходимое из мебели, так что обзаводиться имуществом нет нужды.
Элфрида отворила дверь.
— Тут была контора управляющего. Как видишь, под жилье она не годится. Склад утиля. А это столовая. Ужасно мрачная.
— Но стол мне нравится, — сказала Кэрри. — И буфет! По-моему, сюда не одну оленью ногу можно засунуть. И пианино! У нас будут концерты?
— Не думаю. Бог знает, когда его последний раз настраивали.
— Но Оскар ведь играет.
— Сейчас нет. Только слушает музыку, а сам не играет.
Они поднялись наверх.
— Люси будет жить в мансарде. Она вся в ее распоряжении. Думаю, она сама захочет тебе ее показать. Гостиную и ванные комнаты ты уже видела. А это, — Элфрида отворила еще одну дверь, — вторая спальня. Можно было поселить Люси сюда, но комната очень маленькая и мрачноватая. Мне показалось, мансарда ей больше понравится. По-моему, даже смешно сравнивать.
Кэрри заглянула в маленькую, ничем не примечательную комнату, которую почти целиком занимала огромная кровать. Здесь явно никто не жил. Кэрри почувствовала некоторую неловкость, догадываясь, о чем сейчас зайдет речь. Она осматривала дом, потому что ей это было интересно. Это был именно интерес, а не любопытство.
Элфрида отворила последнюю дверь размашисто, будто даже с некоторым вызовом.
— А это, — сказала она, — это наша спальня.
Комната была просторная, немного помпезная — прежняя хозяйская спальня с высокими окнами, обращенными к свету угасающего дня, улице и церкви. Здесь стоял огромных размеров викторианский шкаф, прелестный туалетный столик, комод. И необычайно высокая и широкая кровать, на которой лежала ярко-красная шелковая шаль. Вышивка выцвела, бахрома обтрепалась, но шаль, напоминающая о прежних днях и о доме Элфриды в Патни, была все еще изумительно красива.
Были тут и другие вещи. Мужская слоновой кости щетка для волос на комоде, пара грубых башмаков под стулом, на подушке — аккуратно сложенная темно-синяя пижама. Приятно пахло мужским одеколоном, начищенной кожей и лавровишневой водой.
Кэрри, взглянув на Элфриду, уловила в ее лице легкое замешательство. Забавно, ведь Элфрида никогда не стеснялась своих многочисленных и разнообразных любовных приключений.
— Ты не шокирована? — спросила она Кэрри.
— Элфрида, это же я. А не Доди. Вы спите вместе?
Элфрида кивнула.
Кэрри представила себе Оскара, его легкие седые волосы, доброе, приветливое лицо.
— Я рада за тебя, — сказала она.
— А я рада, что ты рада. Но я должна тебе объяснить…
— Ничего ты не должна.
— Нет, я хочу. Когда мы с Оскаром ехали сюда из Дибтона, автомобиль почти все время вела я.
Вскоре он вернулся и сказал, что с собакой нас в гостиницу пустят, но у них только одна свободная комната с двуспальной кроватью. Я так устала, что уснула бы и в буфете. Поэтому попросила Оскара взять комнату, и в регистрационной книге мы записались как мистер и миссис Оскар Бланделл. Я чувствовала себя легкомысленной девчонкой, которая улизнула из дома на уик-энд со своим возлюбленным.
Мы приняли ванну, что-то выпили, поужинали. И поднялись к себе в номер, потому что утром надо было рано вставать. Тут началось препирательство, прямо смешно. Оскар говорил, что будет спать на диване, поджав ноги, я на это не соглашалась и уверяла, что лучше мне лечь на полу, вместе с Горацио. В конце концов мы устали спорить, оба легли на кровать и тут же уснули.
Я не знала, что Оскара мучают ночные кошмары. Как он потом рассказывал, они начались сразу после катастрофы. Он даже стал бояться ложиться спать. Той ночью я проснулась от пронзительного крика и на какой-то миг ужасно испугалась. Потом поняла, что надо его разбудить. Он проснулся и начал рыдать, бедняга. Ему было так плохо… Я дала ему воды, успокоила, обняла, прижала к себе; вскоре он снова уснул. Я поняла, что ночами нельзя оставлять его одного. Когда мы поселились здесь, он сначала волновался, что подумают люди. Одна очень симпатичная женщина, миссис Снид, приходит сюда убирать. Оскар боялся, что она начнет сплетничать, и нас станут осуждать, а там — неприязнь, недоброжелательство. Но я сказала, что мне до этого нет дела, я и не подумаю уйти от него.
Может показаться, что я воспользовалась случаем и, когда Глория погибла, вторглась в жизнь Оскара. На самом деле все совсем не так. Оскар мне очень нравился, но он был мужем Глории, а ее я тоже очень любила, хотя, может быть, не так сильно, как его. Это трудно объяснить. Когда Оскар спросил, не поеду ли я с ним в Шотландию, я согласилась потому, что он был на грани отчаяния.
У нас сложились удивительные отношения, мы поддерживаем и утешаем друг друга. Мы стали близки примерно через неделю после приезда. Конечно, это было неизбежно. Он очень обаятельный человек и почему-то меня, старуху, тоже считает обаятельной. С тех пор ночные кошмары почти перестали мучить Оскара. Он все еще видит страшные сны, но не так часто, как прежде. Так что если среди ночи услышишь крики, не тревожься — я всегда с ним рядом.
Я ничего не утаиваю, никому не лгу. При первой же возможности посвятила во все миссис Снид. Она долго жила в Лондоне, и ее ничем не смутишь. К тому же она наш верный друг и кладезь полезных сведений. Когда я ей все объяснила, она сказала мне: «По-моему, миссис Фиппс, грех заставлять человека страдать, если можешь ему помочь. Ведь он в этом нуждается». Вот так. Теперь и ты все знаешь.
Они помолчали.
— Бедный Оскар, — вздохнула Кэрри. — Насколько тяжелее ему было бы без тебя.
— А Люси? Как быть с ней? Она, кажется, очень неглупа. Стоит ли ей все рассказать?