В команде Горбачева: взгляд изнутри
Шрифт:
Отделы ЦК подготовили обширный материал, увесистый том, сведенный на последнем этапе Отделом организационно-партийной работы под кураторством Лигачева.
Там было все, относящееся к работе по выдвижению, расстановке, подготовке руководящих кадров, формам и методам работы с ними. Обозначена специфика работы с кадрами в различных сферах деятельности, давалась и критика состояния дел, и примеры как положительного, так и негативного порядка, но отсутствовало главное — дыхание времени, широкий общественно-политический фон перестройки, какое-либо продвижение вперед в нашем понимании ее процессов. По сути, это была кадровая рутина, в плену которой мы находились долгие годы. А ведь по идее, Пленум должен
Настроение у Генерального секретаря было другое: начать с глубокого и масштабного анализа изменений, происходящих в стране, и только на этом фоне дать рассмотрение кадровой политики, исходя из того, что мы должны научиться жить и работать в условиях демократии.
Именно такого рода соображения Горбачев и излагал на совещании рабочей группы по подготовке к Пленуму 19 ноября, в котором участвовали: Яковлев, я, Разумовский, Лукьянов, Болдин, Разумов, Биккенин. С учетом этого сформулировано и название доклада — не просто о кадровой политике партии, а о перестройке и кадровой политике.
В ходе оживленной дискуссии созрело понимание того, что значимость Пленума надо вывести на уровень апрельского Пленума и XXVII съезда КПСС, продвинуться вперед в понимании смысла и значения перестройки, что центральной идеей Пленума должна быть демократизация общества. "Если мы этого не сделаем, — говорил Яковлев, — то оставим чувство горечи, остановки, торможения".
Поддержав эту мысль я высказался за то, чтобы не ограничиваясь констатацией перестройки как переходного периода, попытаться раскрыть его содержание: переход от чего и к чему — такой вопрос возникает в обществе и на него надо давать ответ.
Начался трудный поиск путей реализации намеченного замысла. Никак не давалась структура доклада. Неоднократные встречи с Горбачевым постоянно приближали нас к искомому результату, но все же он не приносил удовлетворения. Пленум, как помнится, даже переносился один или два раза, что породило слухи и пересуды о том, что, дескать, в руководстве возникли противоречия, что линия Горбачева натолкнулась на непонимание и сопротивление.
В Волынском шла не просто литературная работа, а обсуждение кардинальных проблем реформирования нашего политического строя. Я вспоминаю, как, например, непросто родилась идея перехода от формальной к действительной выборности руководящих органов партии и первых секретарей партийных комитетов. Мы втроем (Яковлев, Болдин и я, несколько раз в разговоре принимал участие Разумовский) все время возвращались к одному и тому же пункту наших рассуждений: откуда проистекает всевластие, вельможность, вседозволенность, бесконтрольность первых лиц партийных комитетов, начиная от райкомов и кончая республиканскими парторганизациями. А ведь именно на этой почве возникают всякого рода злоупотребления.
Вроде бы процедуры демократичные: все выбираются, и все отчитываются — партийный комитет, бюро, первый секретарь — но характер этой выборности таков, что в 99 процентов случаев из 100 гарантируются выборы того руководителя, который согласован вверху. Это происходит, во-первых, благодаря открытому голосованию, и, во-вторых, благодаря безальтернативности.
Годами и десятилетиями такая система работала без сбоев и приучила руководителей не считаться с мнением низов, рядовых членов партии, членов партийных комитетов, не говоря уже о массе населения. Руководители привыкли смотреть только наверх, стараться быть угодными вышестоящим начальникам — даже не органам, а именно отдельным лицам.
Вывод таков: все дело в характере выборов — открытом голосовании и безальтернативности. Так и родилось предложение о распространении тайного голосования и альтернативности на выборах первых руководителей. Эта, казалось бы, небольшая новация заключала в себе настоящую революцию и имела далеко идущие последствия. Пришлось приложить немало усилий к тому, чтобы доказать и в Политбюро, и в партийном активе необходимость такой меры.
Наконец, материал был скомпонован, и вновь мы в том же составе (Яковлев, Болдин и я) оказались в Завидове. И только там опять в ходе размышлений, жарких дискуссий окончательно сложились основной круг идей и структура доклада. Мы полностью отдавали себе отчет в том, что этот доклад и Пленум дадут импульс преобразованию всей системе политических институтов, скажутся впоследствии на кардинальном изменении роли партии в обществе, превращении ее из фактора государственной власти в действительно политическую партию.
В связи с этим мы пришли к выводу, что общих решений XXVII съезда КПСС может оказаться недостаточно. Родилась идея проведения на полпути до очередного съезда Всесоюзной партконференции, которая могла бы обсудить ход перестройки и задачи по ее углублению прежде всего в сфере политического управления.
19 января состоялось обсуждение доклада на Политбюро. Судя по выступлениям, оно произвело на членов Политбюро большое впечатление. С развернутой оценкой и замечаниями выступили все присутствующие — члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК. Все дали не просто положительные, а очень высокие оценки докладу, хотя мотивы, я думаю, были различными: у одних — более искренние, у других — в силу старых, далеко не лучших традиций во всем поддерживать руководство.
Конечно же, не осталось незамеченным и указание на главную причину, поставившую страну на грань кризиса, которая состояла в том, что "ЦК КПСС, руководство страны прежде всего в силу субъективных причин не смогли своевременно и в полном объеме оценить необходимость перемен, опасность нарастания кризисных явлений в обществе, выработать четкую линию на их преодоление". Вокруг этого возникла микродискуссия. Вот отдельные высказывания:
Горбачев: "Вопрос поставлен в плоскость ответственности ЦК, а значит и нас, тех кто здесь сидит".
Долгих: "С личностной, человеческой точки зрения может быть и не стоило бы ворошить прошлое".
Ельцин: "За положение дел в 70-х годах виновно Политбюро того состава".
Шеварднадзе: "В Политбюро в те годы не было коллегиальности, решения часто принимались узкой группой лиц, минуя Политбюро".
Выступление Ельцина тогда воспринималось просто как несколько более критичное, чем другие, а не как выражение особой позиции. Лишь потом стало ясно, что за ним скрывается и нечто большее. Это были суждения и по очень важным, существенным вопросам, но и мелкие замеча-ния, чисто терминологического характера, в духе распространенных в то время понятий и догм. Он, например, возразил против термина "производственная демократия", сославшись на то, что в свое время его критиковал Ленин. Предложил более твердо сказать о восстановление веры в партию, убедительно раскрыть вопрос о роли местных Советов.
Ельцин выразил несогласие с завышенной оценкой перестройки: "Большой контраст в оценке доапрельского и послеапрельского периодов. Во многих эшелонах не произошло ни оздоровления, ни перестройки. Критика идет пока в основном сверху вниз. Мы никак не можем уйти от нажимного стиля в работе и что это идет от отделов ЦК."
Ельцин предложил пополнить перечень территорий, пораженных застоем, и вместе с тем дать оценку перестройки по крупным организациям. Тут явно содержался намек на Москву. В докладе, действительно, отсутствовали ссылки на московскую и ленинградскую партийные организации, традиционные в прошлом, когда считалось, что они всегда были впереди.