В команде Горбачева: взгляд изнутри
Шрифт:
На продолжительной и откровенной встрече с прессой 12 декабря Горбачев заявил, что "в случае создания аморфной структуры на месте Союзного государства он не видит в ней места для себя и уйдет в отставку по принципиальным соображениям". Вместе с тем обратился с письмом к участникам предстоящей встречи руководителей республик в Алма-Ате, в котором изложил свой взгляд на характер отношений между государствами содружества. Он предложил сохранить " гражданство содружества" наряду с гражданством входящих в него государств, подтвердить решимость участников Содружества соблюдать Договор об экономическом сообществе, безотлагательно определить структуры
Вокруг алма-атинской встречи складывалась непростая ситуация. Кравчук вообще не хотел туда ехать, но, видимо, вовремя понял, что это было бы явным признаком его негативного и пренебрежительного отношения к соглашению о СНГ. Встреча переносилась, но в конечном счете состоялась, приняв декларацию и ряд документов. К сожалению, к предложениям Горбачева опять не прислушались.
Руководители одиннадцати республик приняли протокол к Соглашению о создании СНГ, подписанному в Беловежской пуще в декабре Республикой Беларусь, Российской Федерацией и Украиной. Это значит, что конституционная ошибка и бестактность, допущенные тремя руководителями, так и не были поправлены: Соглашение трех республик о ликвидации Союза и образовании СНГ так и осталось основополагающим, а документ 11 декабря — лишь протоколом к нему.
Но дело, в конце концов, теперь было не в этом. Путь назад оказался окончательно отрезанным. Невозможными стали и конституционное решение о роспуске Союза, и прекращение деятельности союзных органов. Добиваться созыва Съезда народных депутатов СССР, откладывая дело на январь, было бессмысленно: результат был бы тот же, но в скандальном варианте.
Еще 19 декабря стало известно, что подготовлен Указ о переходе имущества Президента в распоряжение российских властей, который вот-вот должен быть выпущен. Переведены в российское подчинение служба охраны Президента и правительственная связь, так что в любой момент ниточка могла быть окончательно перерезана. И здесь назревал «железняковский» финал.
23 декабря весь день Горбачев вел переговоры с Ельциным (к ним подключался и Яковлев) о порядке и характере завершения деятельности союзных президентских структур. Позиции российского руководителя были достаточно жесткими, в частности, отвергнуто предложение о сохранении статуса неприкосновенности Президента СССР после ухода его в отставку. На ближайшей пресс-конференции Ельцин по этому поводу язвительно заметил: "Если Горбачев что-то хочет сказать и в чем-то признаться, пусть делает это сейчас".
24 декабря Президент в зале заседаний Госсовета (раньше там заседало Политбюро) провел заключительную встречу со своим аппаратом. Присутствовало человек сорок — пятьдесят. Президент поблагодарил всех за сотрудничество в столь сложной обстановке. Он объявил о прекращении деятельности аппарата с 29 декабря и предпринимаемых шагах по трудоустройству работников аппарата. Президент объявил, что сам он переходит работать в образуемый фонд его имени.
25 декабря состоялось выступление Горбачева по телевидению — выступление искреннее, откровенное, принципиальное, в определенной мере самокритичное. Отклики были разные. Со стороны бывших партийцев сетования на то, что Горбачев опять, якобы, забыл о своих сторонниках, недостаточно отмежевался от Ельцина. Другие, напротив, восприняли его, как слишком оппозиционное.
Говорят, его смотрели всем российским правительством. Ельцину оно почему-то сильно не понравилось. Последовала реакция. Ельцин не приехал на процедуру принятия "черного портфеля", стал «досрочно» вытеснять Горбачева из главного Президентского кабинета.
Во второй половине дня 26 декабря, зайдя к Горбачеву, я нашел его во взвинченном состоянии. Через охрану ему было дано понять, что Ельцин собирается уже наутро занять этот кабинет вопреки ясной договоренности о том, что до конца недели будет продолжаться работа Президента и его аппарата. При мне Михаил Сергеевич переговорил с товарищами из окружения Ельцина, дал поручение Ревенко связаться по этому вопросу с Петровым. Вроде бы все было урегулировано.
27 декабря, в полдень, я позвонил в приемную, чтобы, как обычно, перед тем, как поднять трубку прямой связи с Президентом, узнать у ребят в приемной, на месте ли он и кто у него. Ответил незнакомый голос: "Его в кабинете нет и не будет". Я был немало удивлен. И лишь после этого узнал о том, что в тот день произошло.
Ранним утром в аппарат Горбачева сообщили, что Ельцин в 8.30 начнет свою работу в этом кабинете. У Горбачева на утро была намечена беседа с японскими журналистами, предусматривались и другие встречи, да и кабинет не был еще полностью освобожден. Пришлось ему встречаться с иностранцами в другом месте, а оставшиеся в кабинете вещи перебазировать в комнату охраны.
Рассказывают, что новый хозяин кабинета прибыл туда в девятом часу, встретился в течение короткого времени с несколькими людьми, поднял тост со своими ближайшими сподвижниками и уехал в другое место. Спрашивается, для чего нужна была вся эта унизительная концовка?
28 декабря я в последний раз накоротке заехал в Кремль, в свой кабинет. В Президентском здании уже царили другие люди. Забрал оставшиеся бумаги и книги и уехал домой, пребывая во власти сложной гаммы чувств. В чем-то они были схожи с теми, которые владели мной после последнего партийного съезда. Вроде бы, как и тогда, с плеч спала огромная тяжесть ответственности, но теперь несравненно мучительнее были размышления о происшедшем в стране, острей тревога за настоящее и будущее.
Страна вступала в новый, 1992 год, а вместе с ним — и в новый период, полный неизвестности и суровых испытаний.
Эпоха Горбачева закончилась? Не считаю так, ибо она измеряется не датами пребывания Горбачева у власти, а тем мощным импульсом перемен, который был придан им развитию общества и который будет, я уверен, действовать до тех пор, пока страна не выйдет из глубочайшего кризиса, в который ее ввергла командно-бюрократическая система, и не вольется в общий поток современной цивилизации.
Заключительное слово
Льщу себя надеждой, что в обширном потоке публикаций о бурных событиях, пережитых народами бывшего Советского Союза в последние годы, не затеряется и моя книга.
Это не историческое исследование, но, как имел возможность убедиться читатель, она имеет документальную основу в виде подлинных текстов, записей, свидетельств о деятельности Горбачева и его команды на узловых этапах перестройки.
Конечно, в событийной канве и особенно в интерпретации былого, автору приходится много говорить о себе, о своих действиях, о своем отношении к происходящему. Но такова уж природа жанра, а не мое желание выпятить свою роль, выставить себя в положительном свете.