В костюме голой королевы
Шрифт:
После трудной рабочей ночи Герман Анисимович сладко спал на кушетке в приемном отделении, а Борисов в травмпункте отпаивал Бонгу черным, как сам Бонга, чаем и терпеливо слушал эмоциональный рассказ об удалении желчного пузыря набожной семидесятилетней бабушке с панической боязнью чертей.
Саму пугливую старушку в настоящий момент отправили от греха подальше в кардиологию, а Бонга, который оперировал ее под наблюдением Скорикова, не рискнувшего взяться за скальпель, теперь живописал случившееся. У Германа Анисимовича тряслись руки, а бабушка
— Я плохой доктор? Я хороший доктор! — горячился он, поддерживая высокий градус негодования обжигающим чаем. — Я буду лучше доктор, чем Герман! Я уже сейчас лучше доктор, чем ты!
— А вот тут, мой бриллиант, ты не прав, — добродушно возразил Борисов. — Пока вы там потрошили одну старушку с пузырем, я тут принял пять новоприбывших с разными травмами. И сделал, между прочим, интересный вывод: кажется, в городе появился маньяк! Запишу это в тетрадочку, «Интерны» смогут добавить в сюжет детективную линию.
— Какой маньяк? Какие травмы? — профессионально заинтересовался Бонга.
— Черепно-мозговые, закрытые, однотипные: удар был нанесен округлым твердым предметом, обширная гематома справа.
— Справа? — повторил Бонга — в самом деле, многообещающий айболит. — То есть бил левша?
— Соображаешь! — похвалил Борисов и потянулся за тетрадкой. — Какая тема, а? «Интерны вычислили маньяка, терроризировавшего курортный город»!
— И много он тер… ударил?
— Как минимум, троих, — Борисов открыл тетрадь. — Сегодня за помощью обратились два парня, а вчера женщину госпитализировали. Интересно, когда спохватятся наши правоохранительные органы?
— Тук-тук, — вежливо сказали от двери, которая была гостеприимно приоткрыта на случай прибытия новых травмированных. — Это приемный покой?
— Я бы сказал, что это сплошное приемное беспокойство, поэтому не стесняйтесь, заходите, если можете, или заносите, если нужно, и показывайте, что там у вас, — пригласил Борисов, типичным докторским почерком строча в тетрадке со скоростью спятившего энцефалографа.
— У нас вот что, — сказал самоходный гражданин без видимых повреждений организма, опуская на стол перед Борисовым развернутое удостоверение. — И еще один простой вопрос: не обращались ли к вам за помощью в последнее время молодые люди с травмами головы?
— Как хорошо в России работает полиция! — восхитился Бонга. — Даже лучше, чем медицина!
— Но-но! — возразил Борисов, защищая честь халата. — Мы, интерны, первыми зафиксировали грозные симптомы!
Он потряс в воздухе своей тетрадкой, открыл ее и прочитал с листа:
— В ноль часов тридцать пять минут и в ноль часов пятьдесят минут интерном Борисовым приняты пациенты мужского пола с черепно-мозговыми травмами, идентичными той, с которой накануне была госпитализирована неизвестная женщина.
— Он хорошо пишет! — восхитился Бонга.
— Может, он и рисовать умеет? — спросил товарищ с корочками. — Мне нужны портреты и паспортные данные тех двоих.
Рисовать Александр Борисов, к сожалению, не умел, но на словах описал получивших первую врачебную помощь пациентов как «маленького худого блондина» и «высокого мускулистого брюнета».
Незатейливое описание полицейского товарища устроило, а обретение паспортных данных пациентов сделало его и вовсе счастливым.
— Полагаю, именно на такой случай травмпунктам в приказном порядке запрещено принимать пациентов без паспорта, — объяснил Борисов Бонге, продолжая адаптировать коллегу к российской действительности.
— Андрей Петрович, мы знаем, кто они!
Максим Бобров догнал шефа, хорошим брассом плывущего по дорожке открытого бассейна, и порысил по бортику параллельным курсом.
— Сегодня ночью оба обратились в травмпункт и предъявили там свои паспорта.
— Ну? — выдохнул Громов и с головой погрузился в воду.
Бобров дождался, пока он вынырнет, и бойко выдал еще порцию информации:
— На овощебазе у нас работали, уволены за прогулы, некие Трудин и Хоменко.
Громов снова погрузился в воду. Бобров успел перевести дух.
— И?
— Их возьмут уже сегодня, местная полиция сориентирована. Но…
Громов нырнул и вынырнул:
— Что?
— Есть еще какая-то женщина с такой же точно травмой, и привезли ее отсюда…
Громов нырнул, произвел касание, заканчивая дистанцию, вынырнул, фыркнул и спросил:
— Откуда?
— Отсюда, из этого самого отеля! — зачастил Бобров, обрадовавшись возможности излагать пространно. — Кто она такая, в больнице не знают, ее «Скорая» привезла, они могут и без документов принимать, а у пациентки провалы в памяти, она что-то помнит, а что-то нет.
— Короче, — попросил Громов.
— Короче, надо ли выяснять личность этой дамы? У нее такая же шишка, как у Трудина с Хоменко, и на том же самом месте, а доктор в травме сказал — нетипичное это место, бил левша. А ведь один из наших подозрительных соседей как раз леворукий, вот я и думаю…
— Правильно думаешь, — одобрил Громов и поправил на глазах очки для плавания. — Забота о дамах — это очень похвально! Действуй.
— Надо понимать, я снова командирован в помощь даме? — проводив глазами уплывающего шефа, вздохнул Бобров.
Оля и Люсинда обедали в номере, потому что макияж и прически им в салоне сделали вечерние, слишком праздничные для повседневного ношения.
Меню трапезы тоже пришлось составлять с учетом необходимости беречь парадную красоту, что исключало крупные куски, жирную пищу и все, что потребовало бы последующей энергичной чистки зубов. Люсинде визажист нарисовал удивительной красоты губы, и порча их идеального контура была бы более серьезным преступлением, чем нарушение государственной границы.