В краю Сорни-най
Шрифт:
«Если не выловить этих зверьков, опять вспыхнет эпидемия. Дерутся. Заражают друг друга. Надо правильнее нынче организовать промысел. А то у деревень все выловят, не оставят даже на воспроизводство. А дальние угодья остаются нетронутыми. Так все и начинается. Расплодятся, а кушать всем хочется. И хаток, и земли, и воды не всем хватает. Вот и начинают войну. Зверье ведь. А зверье без человека жить не может. Надо научно организовать промысел. Как в техникуме учили…»
Тимофей глядел на возню зверьков и думал, что пока у него получается плохо, не так, как учили.
С тех пор как наш пращур с четверенек поднялся
А когда он сотворил ружье, то стал властелином всего летящего, бегущего, плывущего.
Охота… Что это? Средство существования населения, или спорт, атавистическая страсть, недостойная человека, или это фактор регулирования численности животных? Охотник… Кто он? Главный враг наших «меньших братьев», истребитель всего живого, хищник, испытывающий ликование при виде сраженной тетерки, или это рачительный хозяин леса, кровно заинтересованный в обилии дичи, а следовательно, в умножении ее запасов?
Действительно, разве звери и птицы существуют сами по себе? Нет! Они ведь заселяют угодья, где человек ведет свое лесное хозяйство, занимается животноводством, сбором даров леса, выращиванием сельскохозяйственных культур. Известно, что чрезмерно размножившиеся лоси или олени уничтожают тысячи гектаров лесных культур, в создание которых вложены огромные средства и труд. Кабаны гуляют по полям, уничтожая урожай, зайцы грызут яблони, сайгаки оголяют пастбища для выпаса овечьих отар.
Наблюдая борьбу зверьков, Тимофей еще раз убедился, что человек должен вмешиваться в жизнь «маленьких братьев», регулируя численность зверья. И совсем не правы те сердобольные горожане, которые предают анафеме охоту.
Сегодня в мансийской тайге еще весело скачет соболь, белка на ветвях кедра грызет орехи, лось, вскинув рога, несется по просторной гари, медведь бродит по берегам глухой таежной речки, глухарь не сорвется с вершины лиственницы, даже услышав гул моторной лодки. Хорошо!
Может, люди уже научились не только переделывать, преобразовывать природу, но и разумно использовать ее дары?
Или в этот заповедный уголок тайги не пришла еще цивилизация?
Человек… Самое загадочное и таинственное создание. Таинственное, как электричество. Электричество горит, светит, освещая избы, дворцы, города, сияя яркими очами на лице ночной земли. Но кто может сказать: какова суть электричества, какое оно и как выглядит?
Заячьи глаза бегут, собачьи — лают о преданности, волчьи — неистово рычат, медвежьи — окаменело глядят на живой и журчащий мир. Даже взгляд орла парит по высокому небу дремучим зверем. Лишь в глазах человека остановился мир. В них играет разум, резвится красота, плывут века, горит мгновение. В них столько света! Будто вся энергия вселенной притаилась в нежных, зорких, пытливых, страстных очах!..
«Все на земле зависит от человека! — думал Тимофей, наблюдая, как за темными вершинами кедров гаснет бледно-розовая полоска зари. — Чуткое отношение ко всему окружающему миру, честный, добросовестный труд… Не в этом ли начало человеческого достоинства?»
…К избушке Тимофей шел берегом реки. Вершина голой лиственницы, возвышавшейся над зеленым мысом, вдруг ожила. Ожил и весь пестрый осенний лес вдоль реки: над ним летел царь таежного неба — глухарь. Он парил спокойно и величаво, распластав черные крылья. Где-то вдали лаяла собака. Вдруг ее голос загудел. Зашумели, кажется, и деревья. Заговорило небо. Там появилась другая птица. Громадная, железная. От ее грохота задрожала земля. По осеннему небу плыл могучий вертолет «МИ-6». В его железных когтях чернело что-то длинное, большое. Когда он подлетел поближе, Тимофей увидел, что это обыкновенная труба для газопровода, который строится здесь, неподалеку.
Из избушки вышел Ась-ойка. Помахав вертолету, он направился навстречу внуку. Морщинистое лицо его светилось радостью.
— Светка пришла! — воскликнул.
— Где она? — обрадовался Тимофей.
— Там! — махнул дедушка в сторону реки.
На серебристой глади воды расходились широкие круги.
— Если хочешь, чтобы она вышла, отойди, спрячься в кусты. Забыла она тебя, наверно. Потом вспомнит. Я сейчас ей скажу. Отойди.
Старик идет к воде по пологому песчаному берегу, усеянному мелкой галькой, что-то приговаривая.
Вдруг вода оживает. На поверхности реки появляется она, Светка. Шубка ее, будто отлитая из серебристой стали, сияет в лучах вечернего солнца. И солнце, кажется, не спешит уходить на сон, стараясь хотя бы краешком глаза поглядеть на таежную красавицу Светку, верного друга Ась-ойки. Издав мелодичный звук, она заскользила по гальке к старику, вытянув струной чешуйчатый хвост. Сухие жилистые руки Ась-ойки летят навстречу. Вот они встретились. Светка грациозно изгибается, бьет в разные стороны хвостом. Вертит головкой, сияет глазами, наконец поднявшись во весь свой длинный звериный рост, кладет лапы с растопыренными перепончатыми пальцами на впалую грудь старика, усатой мордочкой жмется к его сморщенному лицу, напоминающему печеную картошку, звонким свистом страстно сообщает о чем-то важном.
Ась-ойка нежно гладит свою богиню по головке, чешет маленькие ушки, заглядывает в сияющие глазки.
Тимофей не выдержал. Вышел из-за кустов. Быстро направился к друзьям. Не успел он, однако, и глазом моргнуть, как выдра беззвучно исчезла в воде.
— Говорил же я тебе: испугаешь, — заворчал дедушка.
— Неужели она меня забыла? — огорчился Тимофей. — Ведь если бы не я — быть бы ей в животе росомахи!..
Случилось это несколько лет назад. Шел Тимофей по берегу — слышит писк какой-то. Видит: на песке лежит зверек. Махонький такой, слабенький. Видимо, только открыл глаза. За кустами мелькнула росомаха. А неподалеку зияла разворошенная росомахой нора выдры. Не успела, видно, съесть зверька. Услышала шаги охотника, испугалась, бросила.
Отнес Тимофей свою находку в избушку дедушки. Поили выдру ухой, наваристым глухариным бульоном, приучили даже к сладостям. Откормили. Сначала отхаживали вдвоем. Потом Тимка уехал учиться.
— Неужели забыла меня? — не мог поверить Тимофей.
— Тимка приехал. Не чужой, наш Тимка приехал. Выходи, дорогая! — говорил Ась-ойка, наклонясь к прозрачной воде, которая весело струилась меж камней.
— Светка! Это же я, Тимка! Неужели не узнаешь? Иди ко мне! — позвал Тимофей.
Гладь воды вдруг опять разволновалась. На ее поверхности появилась выдра. Точно услышав мольбу Тимофея, она плыла в его сторону. В зубах у нее сияла крупная рыба.