В круге первом
Шрифт:
– Ты из меня дурака делаешь, – полусонно возразил Рубин, опуская сморщенные веки. Лицо его над бородой выражало глубочайшую усталость. – Что ж мы, до утра будем спорить?
– Напротив! – весело воскликнул Сологдин, блестя глазами. – В этом-то и замечательность подлинного мужского спора! Пустые словопрения и сотрясения воздуха могут тянуться неделями. А спор на бумаге иногда кончается в десять минут: сразу же становится очевидно, что противники или говорят о совершенно разных вещах или ни в чём не расходятся. Когда же выявляется смысл спор продолжать – начинают поочерёдно записывать доводы на своих половинках листа. Как в поединке: удар! – ответ! – выстрел! – выстрел! И вот: невозможность увиливать, отказываться от употреблённых выражений, подменять слова словами – приводит к тому, что в две-три записи явно проступает победа одного и поражение другого.
– И время – не ограничивается?
– Для одержания истины – нет!
– А ещё на эспадронах мы драться не будем?
Воспламенённое лицо Сологдина омрачилось:
– Вот так я и знал. Ты первый наскакиваешь на меня…
– По-моему, ты первый!..
– …даёшь мне всякие клички, у тебя их в сумке много: мракобес! попятник! – (он избегал иноземного непонятного слова «реакционер») – увенчанный прислужник – (значило: «дипломированный лакей») – поповщины! У вас набралось бранных слов больше, чем научных определений. Когда же я беру тебя за жабры и предлагаю честно спорить – у тебя нет времени, нет охоты, ты устал! Однако у вас нашлось время и охота перепотрошить целую страну!
– Уже полмира! – вежливо поправил Рубин. – Для дела у нас всегда есть время и силы. А – болтать языком? О чём нам с тобой? Уже между нами всё сказано.
– О чём? Предоставляю выбор тебе! – галантным широким жестом (род оружия! место дуэли!) ответил Сологдин.
– Так я выбираю: ни о чём!
– Это не по правилам!
Рубин затеребил отструек чёрной бороды:
– По каким таким правилам? Что ещё за правила? Что за инквизиция? Пойми ты: чтобы плодотворно спорить, надо же иметь хоть какую-то общую основу, в каких-то основных чертах всё же иметь согласие…
– Вот, вот! я ж и говорю: чтоб оба признавали прибавочную стоимость и владычество рабочих! – (Так на Языке Предельной Ясности обозначалась «диктатура пролетариата».) – И спорили бы только о том, написал ли закорючку Маркс натощак или Энгельс после обеда.
Нет, невозможно было избавиться от этого издевателя! Рубин вскипел:
– Да пойми ты, пойми ты, что – глупо! Ты и я – о чём мы можем говорить? Ведь куда ни копни, за что ни возьмись – мы с тобой с разных планет. Ведь для тебя, например, дуэли и сейчас ещё лучший способ решения обид!
– А попробуй доказать обратное! – откинулся Сологдин, сияя. – Если бы были дуэли – кто бы решился клеветать? Кто бы решился отталкивать слабых локтями?
– Да твои ж драчуны! Лыцари!.. Для тебя вообще мрак Средних веков, тупое надменное рыцарство, крестовые походы – это зенит истории!
– Это – вершина человеческого Духа! – выпрямляясь, подтвердил Сологдин и помавал над головою пальцем. – Это великолепное торжество духа над плотью! Это с мечом в руках неудержимое стремление к святыням!
– И вьюки награбленного добра? Ты – докучный гидальго!
– А ты – библейский фанатик!.. то есть одержимец! – парировал Сологдин.
– Ведь для тебя Белинский ли, Чернышевский ли, все наши лучшие просветители – недоучившиеся поповичи?!
– Долгополые семинаристы! – ликуя, добавил Сологдин.
– Ведь для тебя не говорю уже – наша, но даже Французская революция, через сто пятьдесят лет после неё, – тупой бунт черни, наваждение дьявольских инстинктов, истребление нации – не так ли?
– Разумеется!! И попробуй доказать обратное! Всё величие Франции кончается восемнадцатым веком! А что было после бунта? Пяток заблудившихся великих людей? Полное вырождение нации! Чехарда правительств на потеху всему миру! Безсилие! безволие! ничтожество!! прах!!!
Сологдин демонически захохотал.
– Дикарь! пещерный житель! – возмущался Рубин.
– И никогда уже Франция не поднимется! Разве только с помощью Римской церкви!
– И вот ещё: для тебя Реформация – не естественное освобождение человеческого разума от церковных вериг, а…
– Безумное ослепление! лютеранское сатанинство! Подрыв Европы! Самоуничтожение европейцев! Хуже двух мировых войн!
– Ну вот… ну вот!.. Вот-вот!.. – вставлял Рубин. – Ты же – ископаемое! ихтиозавр! О чём нам с тобой спорить? Ты видишь сам, что запутался. Не лучше ли нам разойтись мирно?
Сологдин заметил движение Рубина встать и уйти. Этого никак нельзя было допустить! – забава уходила, забава ещё не состоялась. Сологдин тут же обуздался и неузнаваемо помягчел:
– Прости, Лёвушка, я погорячился. Конечно, час поздний, и я не настаиваю, чтоб мы брали из главных вопросов. Но давай проверим самый приём спора-поединка на каком-нибудь лёгком изящном предмете. Я дам тебе на выбор несколько титлов – (это значило – тем). – Хочешь спорить из словесности? Это – область твоя, не моя.
– Да ну тебя…
Как раз было время сейчас уйти, не подвергаясь безславию. Рубин приподнялся, но Сологдин предупредительно шевельнулся:
– Хорошо! Титл нравственный: о значении гордости в жизни человека!
Рубин скучающе пожевал:
– Неужели мы гимназистки?
И – поднялся между кроватями.
– Хорошо, такой титл… – схватил его за руку Сологдин.
– Да пошёл ты… – отмахнулся Рубин, смеясь. – У тебя же всё в голове перевёрнуто! На всей Земле ты один остался, кто ещё не признаёт трёх законов диалектики. А из них вытекает – всё!
Сологдин светлой розовой ладонью отвёл это обвинение:
– Почему не признаю? Уже признаю.
– Ка-ак? Ты – признал диалектику? – Рубин засюсюкал трубочкой: – Цыпочка! Дай я тебя поцелую! Признал?
– Я не только её признал – я над ней думал! Я два месяца думал над ней по утрам! А ты – не думал!
– Даже думал? Ты умнеешь с каждым днём! Но тогда о чём же нам спорить?
– Как?! – возмутился Сологдин. – Опять не о чем? Нет общей основы – не о чем спорить, есть общая основа – не о чем спорить! Нет уж, теперь изволь спорить!