В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба
Шрифт:
Конечно, эти традиции и соответствующие им социальные институты, включая принцип разделения властей и представительную систему, далеко не исчерпали свои исторические возможности и перспективы, связанные с социальными преобразованиями. Однако их потенциальная роль в предстоящей борьбе американского народа за лучшее будущее сама зависит от перипетий массового демократического движения в стране, от хода и исхода предстоящих социальных конфликтов. Без глубокого анализа соотношения классовых сил в стране предлагаемые Тоффлером варианты будущего утрачивают характер социальных альтернатив; вместо выбора между принципиально различными «образами жизни» читателю приходится довольствоваться сомнительным выбором между многочисленными конкурирующими «стилями жизни», которые, как
Даже в странах Западной Европы, не говоря уже о Японии, многие социальные проблемы, сопровождающие научно-техническую революцию, преломляются сквозь иную конкретно-историческую призму экономических, социальных, политических и культурных отношений. И это обстоятельство объясняется далеко не одним лишь различием в уровне технологического развития. Сам Тоффлер, как автор предисловия к недавно вышедшей книге «Социальные ценности и будущее», в которой приняли участие ведущие западные футурологи, хорошо понимает, что различия между викторианской Англией и современной Японией, между предвоенной Швецией и Испанией наших дней никак не могут быть сведены к уровню достигнутого ими экономического и технического развития. Социальные проблемы, с которыми в недалеком будущем столкнутся остальные развитые капиталистические страны, могут быть аналогичными текущим противоречиям и конфликтам в Соединенных Штатах, но они заведомо не будут идентичными.
Но если это справедливо по отношению даже к странам, принадлежащим к одной социальной системе, то тем большее недоумение вызывают попытки Тоффлера отождествить социальные последствия научно-технической революции в условиях разных социальных систем — капитализма и социализма. Быть может, эти попытки и не заслуживали бы внимания: в конце концов, речь идет о нескольких фразах, брошенных вскользь на трех-четырех страницах о том, что различия между индустриальным и сверхиндустриальным обществом затмевают различия между капитализмом и коммунизмом. И мы могли бы рассматривать подобные высказывания просто как словесную дань модной ныне на Западе теории конвергенции, если бы буржуазная пресса не акцентировала на них внимание. Вот почему вполне уместно напомнить о том, что воздействие научно-технической революции на общество зависит от господствующих в нем социальных отношений.
Современная научно-техническая революция — неотъемлемая составная часть глубокого социального переворота нашей эпохи, который завершится переходом всего человечества от антагонистического общества к социальной справедливости. Ее историческая роль состоит в создании материально-технической базы и объективных предпосылок для изобилия жизненных благ и всестороннего развития личности. Однако этот процесс происходит в своеобразных конкретно-исторических условиях сосуществования и соревнования различных социально-экономических систем.
Хотя это прямо и не входило в намерения Тоффлера, его выводы подтверждают марксистский тезис о том, что научно-техническая революция в конечном счете не сможет уместиться в исторических рамках капитализма. Приведенные им конкретные факты и примеры подтверждают, что она чем дальше, тем больше ускользает из-под контроля общества, становится стихийным, неуправляемым социальным процессом, который грозит бедствиями населению, увеличивает неуверенность в будущем, чревата неразрешимыми конфликтами и катастрофическими потрясениями. «Можно ли жить в обществе, вышедшем из-под контроля? — вопрошает он. — Таков вопрос, поставленный перед нами концепцией шока от столкновения с будущим. Ибо такова ситуация, в которой мы обнаруживаем себя. Благо бы еще одна технология вырвалась на свободу, и тогда наши проблемы были бы достаточно серьезны. Неумолимый факт, однако, состоит в том, что многие другие социальные процессы также пришли в неуправляемое движение, сопротивляясь всем нашим усилиям справиться с ними». [70]
70
А. Тоff1er, Future Shock, p. 395.
Известное «технологическое сходство» капитализма и социализма в наши дни порождено отнюдь не предстоящим «схождением» этих различных социальных систем, как уверяют сторонники теории конвергенции, а исторически преходящим стечением обстоятельств. Дело в том, что социализм, идущий на смену изжившему себя капитализму, первоначально победил не в передовых, а в экономически сравнительно отсталых странах и в ходе своего развития был вынужден испытать самые опустошительные войны в истории. Вследствие этого социалистические страны только сейчас нагоняют передовые капиталистические страны в экономическом отношении, и этот процесс совпал во времени с начавшейся в мире научно-технической революцией. По мере того как социалистические страны в своем движении к коммунизму оставят позади наиболее развитые капиталистические страны, канет в историю и временное «технологическое сходство» между ними, на котором спекулирует теория конвергенции. Технология, в конце концов, — это пусть могущественное, но все же лишь средство человеческой деятельности, которое в различных социальных системах служит разным общественным целям, исключающим друг друга социальным ценностям и идеалам.
Научно-техническая революция, как об этом свидетельствуют работы западных социологов, в частности Тоффлера, все туже затягивает гордиев узел экономических и социальных противоречий современного капитализма. Технологический меч, о котором мечтают Олвин Вейнберг и прочие поборники «социальной технологии», бессилен разрубить этот узел. В условиях антагонистического общества современная технология скорее уподобляется дамоклову мечу, напоминающему об опасности опустошительной термоядерной войны, о неустойчивости эфемерного процветания, о неуверенности масс в будущем и призрачности их надежд на социальную справедливость. Гордиев узел капиталистических противоречий может быть рассечен не технологическим мечом, а мечом освободительной социальной революции, который история вложила в руки прогрессивных сил общества.
Капиталистическое общество делает неустойчивым и эфемерным не научно-техническая революция сама по себе, а в первую очередь его экономические противоречия и социальные антагонизмы. Ускорение темпов истории лишь обнажает и обостряет их, а научно-техническая революция их усугубляет. Таких разительных перемен в образе жизни людей, которые произошли за годы Советской власти и особенно в послевоенный период в СССР, не знает ни одна страна. Выступая на XXIV съезде КПСС, Н. А. Косыгин отмечал:
«Если Соединенным Штатам Америки понадобилось для удвоения национального дохода 20 лет, Англии — более 30 лет, ФРГ — почти 15 лет, то Советскому Союзу при огромных масштабах общественного производства — 10 лет.
Если США для удвоения объема производства промышленной продукции потребовалось 18 лет, Англии — 22 года, ФРГ — более чем 11 лет, то Советскому Союзу — восемь с половиной лет.
Если США смогли удвоить основные производственные фонды за 22 года, Англия — за 19 лет, ФРГ — за 10 лет, то Советский Союз — за 8 лет.
Таковы шаги социалистической экономики. Они убедительно свидетельствуют о планомерности и динамичности развития нашего народного хозяйства. Такой динамичности не знает экономика ни одной из указанных стран капитализма». [71]
71
«Материалы XXIV съезда КПСС», стр. 145.
При социализме имеет место беспрецедентное ускорение поступательного развития общества во всех сферах деятельности людей, и в процессе этого ускорения социалистическое общество становится не менее, а более устойчивым. Чем противоречивее выглядит капиталистическая система в ходе научно-технической революции, тем очевидней становится, что будущее принадлежит коммунизму, где, как отмечали Маркс и Энгельс, «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех».