В лесах (Книга 2, часть 3)
Шрифт:
– Патап Максимыч!..- упалым голосом начал было Алексей.
– Нечего тут!.. Коли сказано "с богом", так берись за скобку да шасть за косяк...- угрюмо сказал Патап Максимыч, не отворачиваясь от окна.- Пару саврасых с тележкой дарю. На них поезжай...
– Прости ты меня, ради господа...- зарыдал Алексей, падая к ногам Патапа Максимыча.
– В шею, что ли, толкать?
– закричал тот.- Убирайся, покуда цел!
Грустно поднялся Алексей и неспешными шагами вышел из горницы. И тут не обернулся Патап Максимыч.
Но долго по уходе Алексея глядел он в окно. Очей не сводя,
Вот тихо рысцой запылил он по излучистой дорожке, что пролегала меж ярко-зеленых полос озими. Вот и скрылся в темном перелеске... Улеглась и пыль, взбитая звонкими копытами дареных лошадок, а Патап Максимыч все стоит у окна, все глядит на перелесок. Пусто и безлюдно показалось ему в доме, когда воротился он с погоста, похоронив Настю... еще пустей, еще безлюдней показалось ему теперь, по отъезде Алексея... Широкими шагами ходит Патап Максимыч взад и вперед по горнице. Громко стучат каблуки его по крашеному полу, дрожит и звенит в шкапах серебряная и фарфоровая посуда... Тяжкие думы объяли Чапурина... Не выходит из мыслей дочь-покойница, не сходит и обидчик с ума... Рад бы радешенек из мыслей вон его, да крепко засел в голове - ничем оттуда его не выбьешь, не выживешь... Все гребтится Патапу Максимычу: куда-то он денется, каково-то будет ему в чужих людях жить. "Эх, грому на тя нет!бранится сам про себя Патап Максимыч.- Малого времени подождать не мог!.. Что теперь наделал, пустая голова?.. И себе навредил, и ее погубил, и меня обездолил... Ежа бы те за пазуху!
* * *
Опустилось солнышко за черную полосу темного леса; воротились мужики домой с полевой работы, торопились они засветло отужинать - после Николина дня грешно в избах огонь вздувать. Трифон Лохматый, сидя на лавке возле двери, разболокался (Раздевался.), Фекла с дочерьми ставила на стол ужину... Вдруг к воротам подкатила пара саврасок.
Выглянула Фекла в окно, всплеснула руками. Бросив столешник, что держала в руках, накрывая стол для ужины, кинулась вон из избы с радостным криком:
– Алексеюшка!
– Кони-то знатные какие, надо быть хозяйские,- нараспевпроговорила Параня, высунувшись до половины из середнего подъемного окна.
– Опять по делам, видно, послан,- проворчал разувавшийся Трифон.
Скрипнули ворота. Алексей въехал на двор и, не заходя в избу, хотел распрягать своих вяток, но мать была уже возле него. Горячо обнимает его, а сама заливается, плачет. Вся семья высыпала на крыльцо встречать дорогого нежданного гостя.
– Куда бог несет?- спросил Трифон у сына, когда тот перездоровался со всеми.
– Да по разным местам, батюшка.- отвечал Алексей.- Теперь покуда в Красну Рамень на мельницы... оттоль и сам не знаю куда.
– Как так?- удивился Трифон.- Едешь в путь, а куда тот путь, сам не ведаешь.
– На мельницах от хозяина приказ получу... А там, может, и на все лето уеду... На Низ, может, сплыву,- отвечал Алексей, привязывая саврасок обротями к заду тележки. Фекла всхлипнула.- Приводится
– Заверещала, ничего не видя!
– крикнул он.- Не в саван кутают, не во гроб кладут... Дело хорошее - дальня сторона уму-разуму учит... Опять же Алёхе от хозяйских посылов отрекаться не стать... На край света пошлют, и туда поезжай.
– Чужбина-то ведь больно непотачлива,- горько молвила, утирая слезы, Абрамовна. Не ответил Трифон старухе.
– Есть ли овес-от в запасе?- обратился он к сыну.- Не то возьми из клети, задай лошадкам, да пойдем ужинать. Знатные кони!
– примолвил старик, поглаживая саврасок.- Небось дорого плачены.
Не сказал Алексей, что дорогие лошадки подарены ему Патапом Максимычем.
Хоть заботная Фекла и яичницу-глазунью ради сынка состряпала, хоть и кринку цельного молока на стол поставила, будничная трапеза родительская не по вкусу пришлась Алексею. Ел не в охоту, и тем опять прикручинил родную мать. Еще раз вздохнула Фекла Абрамовна, вспомнив, что сердечный ее Алешенька стал совсем отрезанным от семьи ломтем.
Ужин в молчании прошел. По старому завету за трапезой говорить не водится... Грех... И когда встали из-за стола и богу кресты положили, когда Фекла с дочерьми со стола принялись сбирать, обратился Трифон Лохматый к сыну с расспросами.
– Долго ль у нас погостишь?- спросил он.
– Дело у меня, батюшка, спешное,- несмело и тихо ответил Алексей.- Заутре выехать надо.
Сроду впервые сказал перед отцом он неправду. Оттого и голос дрогнул немножко.
– Коли дело наспех, засиживаться нечего. С богом,- отозвался Трифон.
– Одну только ноченьку и проночуешь,- плаксиво обратилась Фекла Абрамовна к сыну.- И наглядеться-то не дашь на себя! Не ответил Алексей матери.
– Что у вас там в Осиповке-то приключилось?
– перебил Трифон Абрамовну, садясь на лавку и обращаясь к сыну.- Беда, говорят, стряслась над Чапуриными? Дочку схоронили?
– Схоронили,- глухо ответил Алексей.
– Девица, сказывают, была хорошая,- вступилась Фекла...- Из себя такая, слышь, приглядная, и разумом, говорят, вышла. Мало, слышь, таких девиц на свете бывает.
Ни полслова на то Алексей. Сидит молча супротив отца, опустив на грудь голову...
– Тоскует, поди, Патап-от Максимыч?
– спросил старик.
– Тоскует,- сквозь зубы промолвил Алексей, не поднимая головы.
– Как не тосковать? Как не тосковать?- вздыхая, подхватила Фекла Абрамовна.- До всякого доведись!.. Что корове теля, что свинье порося, что отцу с матерью рожоно дитя - все едино... Мать-то, поди, как убивается.
– Тоскует и мать,- подтвердил Алексей.
– Что же такое случилось с ней?
– спросила Фекла Абрамовна.- Много всякого здесь плетут. Всех вестей не переслушаешь.
– Доподлинно не знаю,- ответил Алексей.- Дома меня в ту пору не было, на Ветлугу посылан был. Воротился в самы похороны.
– Силом, слышь, замуж сердечную выдать хотели... За купца за какого-то за приезжего,- продолжала Фекла Абрамовна.- А она, слышь, с горя-то да с печали зельем себя опоила, не к ночи будь сказано.