В лесах (Книга 2, часть 4)
Шрифт:
– Все будет исполнено... Завтра ж каноны зачнем... Послезавтра Петров день, его пропустим, потому что праздник у нас в часовне. В такие дни по уставу поминовений не полагается... Еще про кормы дядюшка твой пишет.
– Завтрашнего числа придут,- отвечал Самоквасов.- Подводчики обещались беспременно накануне Петрова дня доставить... Вот и расписка... Муки крупичатой дядюшка шлет, рыбы малосольной, свечей, ладану...
– Знаю,- сказала Манефа.- В письме прописано.
– За сим счастливо оставаться,- поднимаясь с места,
– Повремени, сударь,- молвила Манефа.- Без хлеба-соли из кельи гостей не пущают. Чайку хоть испей...- и, растворив дверь, кликнула Устинью Московку.
– Сбери чаю,- сказала ей.- Да Парашу с Фленушкой кликни. Василий Борисыч где?
– А пес его знает,- с досадой ответила келейница.
– Устинья!
– строго сказала ей Манефа.- Это что за новости?..
Молча вышла из кельи Устинья. Нахмурилась Манефа, но ни слова не промолвила.
– Твой черед, Семен Петрович,- сказала она, обращаясь к приказчику Панкова.- Ермолай Васильич здоров ли, Татьяна Андреевна с детками?
– Сами-то, слава богу, здоровы,- ответил Семен Петрович.- Дочку только схоронили.
– Которую?
– быстро вскинув глазами, спросила Манефа.
– Середнюю, Авдотью Ермолавну,- сказал Семен Петрович и, подавая письмо, примолвил: - А на раздачу четыреста пятьдесят рублев на серебро вашей милости прислали. Не принимая письма, встала Манефа перед иконами и со всеми бывшими в келье стала творить семипоклонный начал за упокой новопреставленной рабы божией девицы Евдокии. И когда кончила обряд, взяла у Семена Петровича письмо, прочитала его, переглядела на свет вложенные деньги и, кивнув головой саратовскому приказчику, молвила:
– Все будет исправлено. Да что время напрасно терять? После чаю сегодня ж отпоем по первому канону:
– вначале за Михаила единоумершего, потом за девицу Евдокию. Кликни матушку Аркадию,- примолвила Устинье, принесшей в келью чайный прибор.- А Фленушку с Парашей звала?
– Сказывала,- угрюмо ответила Устинья и вышла, хлопнув за собой дверью.
Посмотрела на дверь Манефа и сильней прежнего нахмурилась.
Фленушка с Парашей в келью вошли, Марья головщица за ними.
Чинно девицы гостям поклонились; приезжие отдали им по поклону. Ровно впервой отроду видятся.
Вскинул очами на матерей Самоквасов: Манефа письмо перечитывает, Таисея в окошко глядит. И весело подмигнул он Фленушке, а приказчик саратовский Марьюшке улыбнулся. Не то дремала, не то с устали глаз не поднимала Параша. Не к Фленушке, к ней обратился Самоквасов:
– Как вы в своем здоровье, Прасковья Патаповна? Тятенька с мамынькой все ль подобру-поздорову?
– Слава богу, все здоровы,- молвила Параша.
– А сестрицу-то схоронили?- спросил Самоквасов .
– Схоронили.
– Такая молодая, прекрасная девица была!..- вздохнул Петр Степаныч.- Кому бы и жить, как не ей?
– А сам так воззрился на Фленушку, что та хоть не робкого десятка, а встала и, взяв со стола кулебяку, понесла ее в боковушу.
– Все, кажись, было к ее удовольствию,- продолжал Самоквасов.- И красота, и молодость, и достатки хорошие. Ей ли бы не жить?
– Божия воля,-- вяло отозвалась Параша, и вдруг глаза ее оживились. Тихохонько, легонькой походочкой в келью вошел Василий Борисыч, следом за ним ввалилась мать уставщица.
– Садиться милости просим, Василий Борисыч,- молвила Манефа.- А вот к нам еще гости пожаловали. Не наслышан ли про казанских купцов Самоквасовых?
– Как не слыхать, матушка?.. Люди известные!
– ответил московский посол.С Тимофеем Гордеичем мы даже оченно знакомы. Он в Рогожском на собраниях бывал в ту пору, как насчет архиерейства соборовали!
– Племянничек будет ему - Петр Степаныч,- молвила Манефа, указывая на Самоквасова.
Петр Степаныч и Василий Борисыч подали друг другу руки, "повитались", говоря по-старинному.
– А этот молодец от саратовского купца, от Ермолая Васильича Панкова. В приказчиках живет у него,- продолжала Манефа, указывая на Семена Петровича.
– Здорово, Семенушка!.. Давно не видались!.. Что?.. Не признал?..- весело обратился к саратовцу Василий Борисыч.
– Аль допрежде были знакомы?- спросила Манефа.
– Еще бы,- ответил Василий Борисыч и, обратясь к саратовцу, молвил: -- Все еще не можешь признать?.. А кого ты из воды-то вытащил, как я на салазках с горы в прорубь попал?..
– Васенька!.. Да неужли это ты?.. Ах ты, господи!
– вскликнул саратовец.
И друзья детства горячо обнялись и поцеловали друг друга. И отошли к сторонке и стали расспрашивать друг друга про житейские обстоятельства.
– Ну вот и знакомство сыскали,- слегка улыбнувшись, молвила Самоквасову Манефа.
И, наклонясь к нему, вполголоса, указывая взором на Василья Борисыча, промолвила:
– Золото человек, опора древлему благочестию, первый начетчик, рогожский посланник по всем городам.
– Слыхал про него, сказал Самоквасов.- Тот, что в Белу Криницу за миром ездил?
– Он самый,- подтвердила Манефа. И, быстро обратясь к уставщице:- Вот что, мать Аркадия,- сказала она,- после чаю надобно два канона исправить. Собор не будем служить. Прикажи клепать в великое древо и в малое... пущай Катерина и в клепало ударит, вся бы обитель в собранье была... Сбирай оба клироса, Марьюшка, петь по статиям, на катавасиях (Катавасиею (греческое - сход) называются ирмосы, которыми покрываются песни канона. Катавасии в торжественных случаях поются обоими клиросами, которые для того сходятся среди церкви. ) середь часовни обоим клиросам сходиться... Мать Аркадия, во всех бы паникадилах свечи горели. Меду у Виринеи на свежий канун спроси (Мед, поставляемый на аналогий во время пения панихид.).