В лесах (Книга 2, часть 4)
Шрифт:
– Слава богу, матушка, все живы-здоровы,- беззаботно молвила Фленушка, целуя руку Манефы.
– Ах, Фленушка!
– с сердечным умиленьем нежно н ласково продолжала игуменья.- Чего я в то время про тебя не передумала!.. Дорога ведь ты сердцу моему, Фленушка!.. Ох, как дорога ты - и помыслить не можешь того!..
И ровно оборвала речь. Смолкла. И мало погодя сдержанно заговорила:
– О судьбе твоей все думаю... Недолго мне, Фленушка, на свете жить. Помру, что будет с тобой?.. Душа мутится, дух замирает, только об этом подумаю. Всякий тебя
– Полно-ка, матушка, не круши себя,- сквозь слезы отвечала ей Фленушка.Все господь устроит по святой воле своей. Сама ж ты учила меня во всем полагаться на святую волю его... Не томись же, матушка, не печаль себя. Господь милостив. Он все устроит...
– Думала ль ты, Фленушка, про что я намедни тебе говорила?.. Помнишь, весной-то, как от болезни только что справилась?.. Надумалась ли хоть сколько-нибудь?
– глубоко вздохнув, спросила Манефа.
– Про постриг-от,- немного помолчав, отозвалась Фленушка.
– Да,- подтвердила Манефа. Молчала Фленушка.
– Утешь ты меня, успокой, моя милая, дорогая ты моя Фленушка!
– молящим голосом говорила Манефа.- Спокойно б я тогда померла, все бы добро к тебе перешло, без страха б за тебя, без печали закрыла очи на смертном одре, без земных бы забот предстала пред создателя...
Искрились слезы в глазах старицы. Задумалась Фленушка, села на лавку, склонила голову.
– Пожалей ты меня, успокой ради господа!
– продолжала Манефа.- Дай отраду концу последних дней моих... Фленушка, Фленушка!.. Знала б ты да ведала, каково дорога ты мне!
– Разве не вижу я любови твоей ко мне, матушка? Аль забыла я твои благодеяния?
– со слезами ответила ей Фленушка.- Матушка, матушка!.. Как перед истинным богом скажу я тебе: одна ты у меня на свете, одну тебя люблю всей душой моей, всем моим помышлением... Без тебя, матушка, мне и жизнь не в жизнь - станешь умирать и меня с собой бери.
– Не раздирай сердца моего!..- молила Манефа.- Пожалей меня, бедную, успокой, согласись.... Я бы тотчас благословила тебя на игуменство... При жизни бы своей, сейчас бы полной хозяйкой тебя поставила.
Судорожно рыдала Фленушка, и тихо текли слезы по впалым ланитам Манефы... "Сказать ли ей тайну?
– думала она, глядя на Фленушку.- Нет, нет!.. Зачем теперь про свой позор говорить?.. Перед смертью откроюсь.. А про него не скажу, чтоб не знала она, что отец, у нее, может, каторжник был... Нет, не скажу!.."
– Матушка!
– подняв голову, твердым голосом сказала Фленушка.
– Что?
– Дай мне сроку два месяца... Два месяца только... Дай хорошенько одуматься... Дело не простое... Великое дело!.. Дай сроку, матушка...- и зарыдала, припав головой к Манефиной груди.
– Ну, хорошо, хорошо...- успокоивала ее Манефа.- Дело терпит, не к спеху... Да полно же, Фленушка!.. К чему убиваться?.. Полно... Поди, приляг у меня в боковушке.
– Через два месяца скажу я тебе, в силах ли буду исполнить желанье твое,вставая с места, сказала Фленушка.
– Не мое то желанье - твое... А снесу ль я иночество, сама не знаю... Теперь к себе пойду... запрусь, подумаю. Не пущай никого ко мне, матушка... Скажи, что с дороги устала аль что сделалась я нездорова.
Истово, обрядно перекрестила ее Манефа, говоря твердым голосом:
– Во имя отца и сына и святого духа!.. Подь, радость моя, успокойся.
Ровно былинка под ветром шатаясь, пошла вон из кельи Фленушка. Слезным взором посмотрела на нее Манефа и, заперши изнутри келью, стала на молитву.
Долго молилась она. Потом, взяв бумагу, стала писать.
Кончив писанье, несколько раз прочитала бумагу и, медленно сложив ее, сняла с божницы келейную икону Корсунской богородицы. Сзади той иконы был едва заметный "тайничок". Такие тайнички на затыле икон нередки у старообрядцев; в них хранят они запасные дары на смертный случай. Тайничок Корсунской иконы был пуст... И положила туда Манефа бумагу, что написала, и, задвинув тайник крышечкой, поставила икону на место.
После того еще больше часу стояла она перед Корсунской богородицей на молитве.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Чин чином справили свой праздник Бояркины. Постороннего народа за столами на широком дворе и почетных гостей в тесной келарне было немало. Всем учрежденье за трапезой было довольное. Все обошлось хорошо, уставно и в должном порядке. И когда по окончании обеда остались в келарне только свои, утомленная хлопотами мать Таисея, присев на лавочке, радостно перекрестилась и молвила:
– Слава те, господи!.. Привела владычица матушка царица небесная праздник великий свой спраздновать!
И матери и белицы низко поклонились игуменье. Казначея мать Ираида за всех за них молвила:
– Твоими, матушка, стараньями, твоим попеченьем!.. Не от уст, от сердец наших прими благодаренье.
– Спаси Христос, матери; спасибо, девицы... Всех на добром слове благодарю покорно,-- с малым поклоном ответила Таисея, встала и пошла из келарни. Сойдя с крыльца, увидала она молодых людей, что кланялись с Манефиными богомольцами...
– Не прогневайтесь, гости дорогие, на нашем убогом угощенье,- с низким поклоном сказала им Таисея.- Не взыщите бога ради на наших недостатках... Много гостям рады, да немного запасливы.
– Чтой-то вы, матушка?.. Помилуйте!
– молвил удалец, что был одет по-немецкому.- Оченно довольны остались на вашей ласке и угощенье.
– За любовь благодарим покорно, Петр Степаныч, за доброе ваше слово,- с полным поклоном сказала мать Таисея.- Да вот что, мои дорогие, за хлопотами да за службой путем-то я с вами еще не побеседовала, письма-то едва прочитать удосужилась... Не зайдете ль ко мне в келью чайку испить - потолковали б о делах-то...
– Со всяким нашим удовольствием,- ответил Петр Степаныч.- Пойдем,прибавил он, обращаясь к товарищу.