Шрифт:
Гулянье въ Лтнемъ саду. Музыка такъ и гремитъ во всхъ концахъ. Попури изъ русскихъ псенъ сливается съ аріей изъ «Прекрасной Елены». Пестрыя толпы народа всхъ классовъ подобно текущей масс движутся по аллеямъ. Пестрютъ зонтики, глянцевые циммерманы, усы, бороды, цвтные околыши фуражекъ, яркіе головные платки; пахнетъ пачули, дегтемъ, гвоздичной помадой,
— Двнадцать билетовъ набралъ и проигралъ, восклицаетъ чиновникъ въ фуражк съ кокардой, такъ стой-же, — до чертовой дюжины добью: авось тринадцатое число поможетъ!
— Въ прошломъ году я на пять билетовъ подвязки резиновые выигралъ… разсказываетъ это-то.
— Дрожки-то разыграли, что-ли? спрашиваетъ пожилая женщина.
— Надо полагать, что нтъ, потому и до сихъ поръ около будки стоятъ, отвчаетъ чуйка. — Эхъ, братцы, мн хоть бы колесо за двугривенный выиграть, такъ я-бы и то былъ доволенъ!
— А бронзовые часы?
— Часы давеча портной выигралъ. Поди-же ты, какое счастье! Ура ему кричали. Въ кабакъ повели.
— Портной?
— Да, простой портной-штучникъ. И изъ себя-то: ледащіи этакой. Подошолъ, брякнулъ на выручку двугривенный — трахъ — часы! Изъ рукъ въ руки ему какой-то генералъ сто рублей за нихъ давалъ, — не взялъ. Нтъ, говоритъ, ваше превосходительство, хоть мы и на нарахъ спимъ, а ихъ въ головахъ поставимъ: пусть до некрутчины красуются! Въ некруты притянутъ, ну тогда по боку!
— Подижь-ты, портной, и вдругъ бронзовые часы! дивятся въ толп.
Къ кіоску протискиваются дв женщины въ платкахъ.
— Не бери, Дарья Михайловна, ну что за радость проигрывать… говоритъ одна изъ нихъ.
— Ахъ, двушка, нельзя-же, — кажинную лотерею беру почемъ знать, можетъ вотъ въ эту-то и выиграю. У меня, признаться, и денегъ не было, да я нарочно для этого серебряную ложку въ табачной заложила.
— Позвольте, почтенные! восклицаетъ купецъ въ картуз, расхаживаетъ народъ и подходитъ къ прилавку; намъ-бы билетиковъ… обращается онъ съ стоящимъ у колеса.
— Сколько прикажете?
— А вотъ сейчасъ поминанье вытащимъ, отвчаетъ онъ и вытаскиваетъ изъ кармана записку. Первый на счастье рабы божьей Аграфены… Пустой? Ну, значитъ плохо Богу молилась. Второй — младенцу Анн… потомъ отроковиц Анн… и раб Анн…
— Вы скажите лучше сразу сколько билетовъ вамъ нужно, мы и дадимъ… а то такъ нельзя… вы видите публика ждетъ… поясняютъ ему у колеса.
— Сразу нельзя, потому у насъ дло семейное… А что насчетъ денегъ, такъ не сумнвайтесь… Во он… Теперича рабу Афанасію пару… Діакону Прохору четыре… Пустые? Вотъ подижь-ты, — кажись и духовное лицо, а проигралъ! Ну-съ, теперь дв штуки рабу Никанору… Выигрышъ? Чудесно! Позвольте узнать, что-же это за выигрышъ?
— Это въ другомъ павильон узнаете.
— Нтъ, я съ тому спрашиваю: коли ежели мундштукъ для цигарки, то ему этотъ выигрышъ не годится, потому онъ по старой вр…
Въ толп смхъ.
— На гутаперчевый хлыстъ промнять можно… замчаетъ кто-то. — Ну что, Петръ Ивановичъ, выигралъ?
— Ни синя пороха! Говорятъ, что хорошо съ собой для счастья шерсть собачью брать; взялъ и шерсти, а все-таки ничего не выигралъ.
По алле идутъ два франта, повидимому прикащики съ Апраксина двора. Одинъ изъ нихъ несетъ выигранную фарфоровую вазу для цвтовъ. Оба порядкомъ выпивши.
— Весь полкъ переморилъ, а добился-таки, что за болзнь выигралъ! говоритъ счастливецъ. Вотъ что, Вася, идемъ сейчасъ въ этотъ самый ресторанъ и потребуемъ чтобъ намъ въ эту самую вазу хересу нацдили. Хочу изъ выигрыша пить!
— Не нацдитъ, отвчаетъ товарищъ.
— За свои-то деньги? Шалишь! Захочу такъ мн и въ сапогъ нальютъ!
1874