В ловушке
Шрифт:
— Грейси, если ты не спустишься к столу в течение тридцати секунд, я начну есть твою жареную картошку. А потом я примусь за йоркширские пудинги…
Я оторвалась от журнала и, улыбнувшись, сказала,
— Как бы не так! Я обогоню тебя на лестнице!
Папа сказал,
— Вперед!
И исчез из виду.
Я подскочила с постели, бросив последний взгляд на журнал. Только это был уже не журнал, а копия местной газеты, на первой полосе которой была папина фотография. Я пыталась прочесть заголовок, но не выходило. Все слова на странице были будто рябящие линии. Они извивались, как черви. Я
На прикроватном столике лежали очки, но я не нашу очков, так что это было странно. Я подняла их. Это были папины очки для чтения, но я все равно их одела. Одна из линз треснута. Я оглядела комнату, и всё в ней оказалось сломанным или разбитым. Похоже, что меня вот-вот стошнит.
Я проснулась, свернувшись калачиком у стены, моя кожа блестела от пота. Я едва успела подняться и пройти в ванную, прежде чем содержимое моего желудка подступило к горлу. Я кашляла, отплевывалась и задыхалась. Слезы текли по щекам, я лежала дрожа на полу в ванной. Сон казался таким реальным. Папа был здесь, живым и веселым, а в уголках глаз от его улыбки были морщинки. Все это отдалось тупой болью в моей груди. Я клянусь, что мое сердце будто ранили или что-то вроде того. Я лежала головой на прохладной керамической плитке. Я могла слышать к у меня в мозгу пульсировала кровь, чувствовала, что сердце колотилось как бешеное, чувствовала как желудок снова сводит спазмами. Интересно, я что умираю. И тогда я, должно быть, потеряла сознание.
Следующие, что я понимала, так это то, что я могу слышать. Меня звал голос Итана. Слабо. Как будто он по другую сторону блинного туннеля. А я не отзывалась. Затем его голос стал все ближе и ближе, и я открыла глаза, и увидела его, как он изучающе смотрит на меня. Вокруг него был ослепительный свет. Глаза резало от боли, поэтому я зажмурилась. Я могла ощущать руку Итана на своей щеке. прикосновение было мягким, теплым и приятным. Я попробовала открыть глаза. На этот раз было лучше, вокруг стало темнее. Он помог мне приподняться к раковине. Я посмотрела на себя. Повсюду была рвота, в раковине, на полу. Я чувствовала, её у себя на подбородке и во рту.
Я чувствовала, как Итан стирал рвоту с моего рта мокрым полотенцем, затем снимал с меня через голову пижамную майку, приговаривая при этом, что со мной всё будет хорошо. Он помог мне дойти до кровати и раздел меня. Я чувствовала себя слишком потрясенной и разбитой и странно, чтобы смутиться. Я забралась под одеяло, а Итан подтащил стул поближе к кровати и сел на него. Я уставилась в потолок и начала плакать. Слезы заструились лицу, щекоча мои уши и увлажнения волосы. Он держал меня за руку.
Спустя какое-то время, Итан спросил,
— Грейс, не хочешь мне об этом рассказать?
— Я не знаю, что со мной происходит. Эти сны — в них что-то такое…Я чувствую…не знаю…Я чувствую, словно стою на краю чего-то.
— Что ты имеешь в виду?
Я села, вытерла свое заплаканное лицо и завернулась в одеяло словно в кокон, прежде чем продолжить:
— Хотела бы я объяснить лучше. Я чувствую, что не знаю больше что реально. Всё, что у меня есть — это комната и ты. И это все, что имеет смысл для меня. Это почему-то кажется таким правильным, но как такое
Я рассмеялась коротким глухим смехом.
Итан, сидя на своем стуле, наклонился ниже ко мне.
— Грейс, что ты имела в виду, когда сказала, что чувствуешь будто стоишь на краю чего-то?
Он говорил спокойно, словно старался выбрать наиболее подходящие слова.
— О, не знаю я. Ничего я не имела в виду.
Он выглядел разочарованным.
— Тебе нужно постараться, Грейс. Просто будь честна со мной. Это всё чего я прошу.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Я честна. Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я сказала.
— Ты очень близка.
— Так, ладно, теперь ты меня слегка бесишь. Скажи мне, что все это. Почему я здесь?
Итан медленно покачал головой. Он поднялся со стула и отодвинул его обратно к столу. Я почувствовала, что в каком-то смысле ложанулась.
Когда он направился к двери, я сказала,
— Мне жаль. Пожалуйста, не злись на меня.
Слова прозвучали жалко и как-то с подвыванием что ли, и я сама не знаю, почему их сказала.
Итан повернулся ко мне.
— Я не злюсь на тебя, Грейс. Но ты просто должна быть честной — если не со мной, то, хотя бы, сама с собой. На краю чего ты стоишь?
И прежде, чем я успела подумать с моих губ сорвался ответ,
— Правды.
Итак это было несколько странно. Было очевидно, что я ответила правильно, потому что Итан улыбнулся и кивнул, прежде чем выйти из комнаты. И даже, если бы он этого не сделала я и сама знала, что это правильный ответ.
Я надеялась, что зайдет позже. Думаю, я соскучилась по нему. Немного. Хотя, разговаривая с ним, я чувствую себя странно — наши разговоры не похожи на нормальный разговор. Иногда я думаю, что примерно так же я бы говорила сама с собой.
Одна мысль так и скачет в моем сознании, как пинбольный мячик: о чем правда?
ПРАВДА О ЧЕМ?
Я никогда не была хороша в пинболе.
День 23
Итан не вернулся. И я была уверена, что не вернется. У меня был абсурдный сон: слишком много всяких снов и ночных кошмаров, вперемешку с маленькими фрагментами того, что не имело никакого смысла. А в добавок на протяжении всей этой неразберихи, я слышала эту чертову песню, которую Итан вчера напевал.
Я пыталась напевать её сама, но она звучала не так. Мама всегда говорила, что мне медведь на ухо наступил. У неё-то, конечно, был прекрасный голос и слух. Она пела мне, когда я была маленькой. Например, когда я просыпалась ночью от ночного кошмара, она садилась рядом со мной на кровать, поглаживала мне волосы и тихо напевала. Её голос был словно мёд, в который может добавили алкоголя или что-то вроде того. Её пение никогда не подводило, я успокаивалась и вновь засыпала.
А потом, однажды, пение прекратилось.