В маленьком мире маленьких людей
Шрифт:
И клезмер реб Иешуа-Гешл, старый еврей в сюртуке, подбитом ватой, пейсы у него развевались, длинный арбоканфес [12] болтался из стороны в сторону, ударил смычком по скрипке, дал знак дружкам — и касриловские клезмеры показали, что и они не погулять вышли: они наяривали фрейлехс на всех инструментах, рвали струны, дули в трубы, лупили в барабаны, били в тарелки. Гости хлопали в ладоши, расступались, круг становился все шире. Сваты и сватьи, взявшись за руки, пустились в пляс.
12
Четырехугольное полотнище с круглым вырезом для головы и с шерстяными кистями по углам. Религиозные евреи носят арбоканфес под верхней одеждой.
Не
Перевод И. Гуревича
Зейдл, сын реб Шаи, — молодой человек, сидящий на отцовских хлебах, палец о палец не ударяет, целые дни корпит над Талмудом, хотя он уже отец семейства. Да и зачем ему утруждать себя заботами, когда он единственный сын, а реб Шая — богач и через сто двадцать лет все его богатство перейдет к сыну.
Реб Шая всю жизнь был заимодавцем. Его «капитал» был разбросан по всему городу. Не найти в Касриловке человека, который не был бы в долгу у реб Шаи. И поэтому в его доме всегда кипело, как в котле: один вошел, другой вышел, у того получил, тому выдал.
У него была, извините за сравнение, «контора», «банк». Банк, но без крашеных столов и столиков, без множества людей в белых манишках с завитыми усами и длинными ногтями, без окошечек с решетками, без железных сейфов и без огромных гроссбухов и контокоррентных книг, каждой из которых можно убить человека.
У реб Шаи в доме стоял только один столик, на столике стояла чернильница с песочницей, и всякий раз, когда нужно было что-либо записать, следовало поплевать в чернильницу, потому что иначе она не хотела давать чернил. А еще был в столике выдвижной ящик с большим замком, висевшим на двух кольцах. Там, в ящике, хранилась книга со всеми расчетами, которые реб Шая самолично вел согласно своей собственной бухгалтерской системе. Любопытствуете, какая система?
Книга состояла из пятидесяти двух листов [13] , каждый из листов имел в заголовке название раздела Торы, назначенного к чтению на текущую неделю, а посередине был разделен продольной чертой на две части, с одной стороны значилось «получено», с другой — «выдано», и записи на листе имели такой вид:
| Получено мною от реб Гершна Пупика согласно расписке раздел «В начале» 2 руб. серебром. | Выдано мною реб Симхе Лемешке под расписку раздел «Счет» 13 руб. серебром. |
| Получено мною от реб Файвла Шмойса согласно расписке раздел «Счет» 4 руб. серебром. | Выдано мною дополнительно реб Гершну Пупику 7 руб. серебром. |
| Получено мною от реб Симхе Лемешки 1 руб. серебром. | Не выдано дополнительно реб Файвлу Шмойсу 12 руб. серебром, ибо они пропадут. |
| Не получено мною от реб Гершна Пупика по разделу «Ной», а также не получено по разделу «Изыди» [14] . | Обещано мною реб Симхе выдать дополнительно 11 руб. серебром. |
13
В соответствии с пятьюдесятью двумя неделями в году.
14
«В начале», «Счет», «Ной» — названия разделов Пятикнижия, предназначенных к чтению в соответствующие недели; все Пятикнижие разделено на разделы по количеству недель в году.
Как реб Шая умудрялся не запутаться в этих расчетах — одному Богу известно! И тем не менее не слишком огорчайтесь — не было ни протестов, ни процессов, ни тяжб; каждый знал —
И так колесо вертелось, вертелось долгие годы, не останавливалось ни на минуту до тех пор, пока…
Пока не умер реб Шая.
Реб Шая умер, и Зейдл, сын реб Шаи, принял дело.
Справив тридцатидневный траур, Зейдл прежде всего взялся за расчеты и просидел над книгами недели три, сидел и писал, писал и вычислял и, наконец, собрал у себя всех должников отца и обратился к ним:
— Хочу поставить вас в известность, почтеннейшие, что я все время сидел над вашими счетами, вычислял и вычислял и, наконец, подсчитал, что с вас ничего не причитается. Вы чисты.
— Что значит — с нас ничего не причитается? Что значит — мы чисты?
— А так, что «на основании алгебры» вы уплатили проценты, да еще проценты на проценты в семнадцать раз, да еще с тремя шестнадцатыми, больше того, что были должны. Получайте назад ваши расписки.
Услышав такие речи, касриловцы возмутились до чрезвычайности. Они считали, что здесь обязательно скрыт какой-то подвох, какая-то уловка — чертова штучка, не иначе; они швырнули Зейдлу в лицо свои расписки и подняли негодующий вопль:
— Он хочет нас зарезать! Зарезать без ножа! Реб Шая, да будет ему светло в раю, вел дела с нами столько лет; его карман был всегда для нас открыт, а этот является и хочет ссадить нас среди болота!
— Глупцы! — кричал им в ответ Зейдл. — Ну и глупцы, ну и ослы же вы! Вам говорят, что вы — чисты, я ведь это не из головы выдумал, это — «на основании алгебры».
— Что он нам рассказывает басни — «албегра»! Давайте обратимся к людям, давайте спросим у раввина.
— К раввину! К раввину! — вскричали все в один голос и направились к раввину, к реб Иойзефлу.
У раввина собрался почти весь город. Стоял невероятный шум, крики раздирали небеса.
Зейдл никого не прерывал — пусть каждый скажет, чего он хочет; и только после того, как все вволю накричались, он попросил всех ненадолго выйти — он, мол, хочет остаться наедине с раввином, чтобы сказать ему кое-что с глазу на глаз.
Что произошло между Зейдлом и раввином реб Иойзефлом — никто не знает.
Говорят, что они вели между собой долгий спор. Зейдл доказывал, что грешно брать проценты, ибо, философски рассуждая, взимание процентов — это разбой; человек, живущий на проценты, говорил он, это — худший из худших, получается, говорил он, что все должны на него трудиться. Где же справедливость?
Раввин реб Иойзефл пытался возражать ему, вооружившись «узаконением» раввинских авторитетов и сославшись на «заведенный порядок мира», без которого мир, мол, не мог бы существовать, и так далее; на это Зейдл ответил, что, по его разумению, такой «заведенный порядок» — никакой не порядок и что не нравится ему весь этот мир и как все ведется в этом мире.
— Что это за мир? — спрашивал он у раввина реб Иойзефла. — Если я стащу грошовый бублик, когда я голоден, скажут, что это — грабеж, а ограбить целый город сирот и вдов, лишить их последнего куска называется «обанкротиться»? За отрубленный палец полагается «каторжная Сибирь», а за бойню, в которой вырезали, как скот, восемьдесят тысяч англичан в Африке, получают «мендаль» за храбрость?..
Это ли справедливость? — говорил он раввину реб Иойзефлу, ухватив лацкан его кафтана. — Это ли справедливость? Вот и разъезжает бедняга старый Крюгер [15] , царь буров, стучится во все двери, молит о жалости к его бедной стране; он хочет только одного — суда праведного, он хочет довериться людям, пусть люди решат. Но один говорит ему, что не хочет вмешиваться. Другой говорит: ему неудобно перед тем… Тот — так, этот — сяк, а тем временем льется кровь. Где справедливость, спрашиваю я вас, где человечность? А вы мне говорите: «основа мира», «бытие мира», «распорядок мира». Хороша основа! Хорош мир!
15
Крюгер Пауль (1825–1904) — крупный южноафриканский политический деятель; избирался президентом в 1883, 1888, 1893 и 1898 гг. В 1900 г. отправился в Европу, где безуспешно добивался поддержки европейских государств против Англии.