В мире фантастики и приключений. Белый камень Эрдени
Шрифт:
— Вот как! Но согласись, — мне не хотелось согласия, — тебе было бы легче, если бы вместо меня была другая женщина. Образованная, умная, не такая близкая…
— Оля! Молчи! — Ты подошел, сел на подлокотник кресла, прижался губами к моей руке и, как мне показалось, заплакал.
— Ты плачешь?
— Нет. — Ты поднял лицо. Слез не было. — Но знаешь, я мог бы сейчас заплакать.
— Сколько времени нам осталось на размышления?
— По моим подсчетам, что-то около суток…
— Так мало?! И что ты решил?
— Решил?… Ты понимаешь, я открываю в себе по новому качеству ежедневно. Вот нерешительность…
— Она
— В том, что касается дела, я редко колебался.
— Сейчас речь идет не только о деле.
— Может, ты и права. Видишь ли, кое-какой материал я уже собрал. Так, мелочи, но дома мне было бы над чем поработать.
На меня повеяло надеждой от твоих слов. Как было бы хорошо, если бы ты решил вернуться! Ты продолжал:
— Но, с другой стороны, я уверен, что решение всех проблем возможно только у «этих». Впереди нечто грандиозное, такое даже представить трудно, пока не увидишь. К тому же, кто знает, вдруг мы вернемся со временем на Землю. Наверняка не на ту, которую оставляем, но, может быть, как раз кстати, чтобы помочь человечеству выбраться из тупика разрухи и разорения.
— Э-э! Да ты надеешься спасти человечество…
— Я занимаюсь этим всю Жизнь. Я разрабатываю средства защиты для всего живого на Земле. Но разве могут сравниться возможности, которыми я располагаю дома, с теми, которые я смогу, очевидно, получить там. Во всяком случае рискнуть тремя людьми ради такого — не грех. Этот путь кажется мне не хуже других.
— О! Ты умеешь выбирать самые короткие пути к открытиям…
Все погасло во мне. Твоя неуемность в работе, твой запал не выпустят тебя из этой клетки, даже если тебе всю оставшуюся жизнь придется провести в ней. Я снова злилась. Теперь уже на тебя. Угораздило же меня влюбиться в такого рационалиста и мечтателя в одно время. Ум, ум, ум! Исследования, исследования, исследования! Эврики, эврики, эврики! О каких чувствах можно говорить, когда в тебе главное чувство-мышление! Я понимала, что не вполне справедлива к тебе, но мне казалось, что я отступаю на задний план, дальше быть не может! Потом я поймала себя на мысли о том, что никогда еще не была так уверена в твоей любви! Перепады, метания, сомнения-да сколько же может вынестичеловек!
— Не могу! Не могу я больше! Ты черствый! Ты думаешь только о себе! Ты и наука! Наука и ты! А я? А Юра? Ты о нас подумал?
— Оля! Я все понимаю! Я обо всем думаю. Подожди, успокойся! Мы же еще ничего не решили! Послушай лучше, что мне наш Юрка выдал: «Дядя Женя, на разведку всегда посылают самых смелых и наблюдательных. И уж когда разведчики берут «языка», то выбирают, кого получше, плохого не возьмут. Значит, если нас взяли, мы не последние земляне, да?»
Я не могла не съязвить:
— По-моему, мы с тобой это давно вовсю демонстрируем.
Но все-таки ты добился своего: я не могу не радоваться Юркиным удачам. А уж то, что ты сказал «наш Юрка», прямо растрогало меня.
— Скажи, ты действительно уверен, что мальчик не сломается? Что он останется человеком? Что ему не придется страдать, когда наступит пора возмужания? Что…
Ты перебил меня:
— Я ни в чем не уверен, Оля! Но я иногда завидую тому, как легко он воспринимает окружающее. Он ведь уже не сомневается,
— А твоя нервозность? А моя усталость?
— Момент притирки.
— Почему, почему ты стараешься все сгладить? Хочешь, я скажу?
— Ну скажи.
Ты обледенело замер, но, несмотря на это, я выпалила;
— Потому что ты не можешь отказаться! Не можешь! Но ты готов погубить себя, нас!..
— Вас — нет!
— Можно подумать, что мы сможем жить без тебя!
— Оля!
— А вдруг они еще и не начали никаких опытов, а мы уже… — посмотри на нас — разве это мы?! Орем, ненавидим…
— Ну прости, прости, Оля! Ты не права: они начали. Иначе зачем мучительный выбор: лететь, не лететь… Что мешало им просто уволочь нас к себе, туда, где они обитают?
А правда, подумала я, зачем? Но сейчас же мысль моя, не найдя ответа на поверхности, вернулась к проблеме выбора. Я вспомнила уроки литературы в техникуме. Мы проходили какую-то пьесу, и преподавательница объясняла нам, что, как правило, драматург ставит своего героя перед выбором. И — отказ от решения — тоже решение.
И вот теперь, когда я возвращаюсь к прошлому, мне легче передавать события, как пьесу, где ты — какой-то другой Женя, Юра — другой наш сын и я как будто выдуманная.
Это как самообман. Вроде бы и не с нами происходит.
Я помню себя тогда. Во мне отстукивали часы. Я превратилась во время, которое осталось нам до принятия решения, — а решения не было. То есть оно было и у тебя и у меня, но разное у каждого. А нам нельзя было порознь, нам необходимо было вместе.
— Реши все за всех, а, Женя! Как решишь, так и будет!
— Попробую.
— Хочешь побыть один?
— Нет, мне нужно твое присутствие.
— Я буду тихой, как моя любовь к тебе на Земле.
— А сейчас она громкая?
— Любовь? Как набат. Ей угрожают, и она взывает о помощи! — Я поднялась. — Пойду все-таки приготовлю нам чего-нибудь поесть.
— Только поскорее.
Я сидела одна на кухне. Было тихо-тихо, и бились часы во мне. «Нет уж, если нам суждено вместе вернуться на Землю, мы не сможем обходиться друг без друга неделями. На Земле… Ко мне вернулггсь тревога и уже не исчезала. Если ты вернешься из-за меня, счастья не будет. Ну хорошо, мы любим. Но мы такие разные. «Эти»-для меня пугало, я боюсь их, хватило с меня и двух недель!
А ты? Ты ведь небось уверен, что совершишь подвиг во имя человечества. Глупая я, глупая! Вряд ли ты думаешь о подвиге, уж это-то я могла бы знать. Мне непонятно только, почему ты так мучаешься. Я ведь подчинюсь тебе, как подчинялась и раньше. Я-то знаю свое место. Всяк сверчок…»
Я заплакала неудержимо. Ты возник передо мной.
— Ревешь?
— Реву.
— Ненормальная! Подними свои заплаканные глаза и слушай!
Я сделала, как ты велел. Твою торжественность нечем было измерить.