В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г.
Шрифт:
— Ах, вы не знаете нашего герцога…
Они замолчали. И в наступившей тишине внезапно расслышали шорох за дверью.
— Кто-то нас подслушивает, — побледнев, тихо произнес Раумер.
Тут уже явственно послышались чьи-то удаляющиеся шаги — вниз по лестнице.
— Если этот человек вернется… или другой, все равно… ни в коем случае не отпирайте дверь, Диффенбах… Мне осталось четверть часа, не больше… И еще, последнее, хотел бы вам сказать. Ваши — теперь уже ваши! — открытия не держите в очень уж большой тайне. О них должен узнать ученый мир. И в Вене, и в Праге, и в Гейдедьберге,
Они стояли у окна и ждали, когда часы на ратуше пробьют десять. Дождь кончился, за окном было тихо.
— Пахнет мокрой листвой, — сказал Раумер. — Удивительно, что в четырнадцатом веке точно так же, как и в двадцать первом… Впрочем, ничего удивительного.
Так и должно быть…
Пробило десять.
— Дорогой Диффенбах, мне остается с вами попрощаться.
Они обнялись. Раумер отошел, сел прямо на пол, обхватил руками колени и закрыл глаза.
Диффенбах дрожащей рукой взял кувшин, налил себе в кружку еще вина. Выпил, поставил кружку на стол и оглянулся.
Раумер исчез. Словно его и не было.
А записи лежали на столе. Диффенбах принялся их перечитывать, вдумываясь в каждое слово. И в это время на лестнице снова послышались шаги — на этот раз твердые, уверенные.
И вот — решительный стук в дверь:
— Именем святой инквизиции — откройте!
Ах, если бы у него была веревочная лестница, он бы сейчас опустил ее за окно! Или, лучше, не лестница, а просто здоровое сердце и сильные руки — он бы свернул все свои записи в трубку, сунул за пазуху и прыгнул бы отсюда прямо на ветви дерева, в густую крону под самым окном! Ах, если бы, если бы… Но ему оставалось только отодвинуть чугунный засов.
Дверь распахнулась, перед ним стояли неизвестный монах с факелом в руке и два стражника с алебардами.
— Игнациус Диффенбах! С кем ты разговаривал сегодня вечером в этой башне? — грозно спросил монах.
— Ни с кем, — внезапно охрипнув, ответил Диффенбах. — То есть я говорил сам с собой… Я часто разговариваю сам с собой, когда один…
— Но здесь я слышал не один, а два голоса! — крикнул монах. — Ты разговаривал с дьяволом!
Он ворвался в комнату:
— Здесь пахнет серой! — схватил со стола записи Диффенбаха. — И ты еще записывал то, что диктовал тебе сатана!
Монах поднес к бумаге горящий факел, бумага вспыхнула… Диффенбах вскинул руки… И тут же ощутил острую боль в сердце, упал лицом на каменный пол, изо рта потекла струйка крови Стражник ударил его сапогом, но Диффенбах уже не чувствовал ничего.
ОЛЬГА ЛАРИОНОВА
ЧАКРА КЕНТАВРА
Повесть
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДОЧЬ ДЖАСПЕРА
1. ТРЕТИЙ В ИГРЕ — РОК
Голос возник в анфиладе вечерних покоев. Он еще не звучал, незваный и неминуемый, а сторожевые вьюнки, свисавшие со стрельчатых
Теперь он, эрл Асмур, ее сын, владетельный ленник короля всегда зеленого и когда-то счастливого Джаспера, был полновластным и единоличным хозяином всего необозримого в своей протяженности замка, и только сервы, позвякивая членистыми манипуляторами, исчезали при его приближении; но, кроме всей это безликой полупресмыкающейся армии, ни единой тени не возникало в древних прадедовских стенах.
Впрочем, в былые времена здесь появлялась скользящая светлая тень, но он гнал от себя это воспоминание, ибо в настоящем этому уже не было места…
Внезапно воздух в комнате уплотнился и затрепетал — верный признак того, что здесь возникло неощутимое.
— Мой слух принадлежит тебе, вошедший без зова! — проговорил Асмур, нарочито сдержанно, пряча природное высокомерие — кем бы ни оказался его невидимый собеседник, он заведомо ниже по роду и титулу; но раз уж этого разговора не избежать, то надо хотя бы постараться побыстрее его закончить, а сдержанность — сестра краткости.
— Эрл Асмур… — высокий юношеский голос зазвучал и сорвался. Голос, чересчур звонкий для комнаты-шкатулки. — Высокородный эрл, как велит нам закон предков, мы собрались у наших летучих кораблей; нас девять, и у каждого из нас на перчатке тот, кто ждет выполнения Уговора.
Юноша говорил учтиво, и главное — сегодня он имел право говорить без вызова. Потому что десятым кораблем должен стать именно корабль Асмура. Ему — вести армаду, им, — подчиняться. Тот, кто говорил сейчас с ним, был самым юным, хотя на все время похода эти девять становились равными друг другу. Но право докладывать командору о готовности отряда по многовековой традиции предоставлялось младшему.
Традиции, обычаи, клятвы… Скоро на Джаспере их станет больше, чем самих обитателей. Асмур устало откинулся на спинку узенького материнского кресла, так что черноперый крэг, задремавший был на его плечах, недовольно щелкнул клювом. Лицо владетельного эрла приобрело то внешне безмятежное выражение, которое не соответствовало мучительному состоянию его души, обуреваемой горестными заботами — от мелких житейских неурядиц до скорбных и безнадежных дум о судьбах всего Джаспера.
— Назови себя! — велел он невидимому собеседнику ровным и спокойным тоном, в который против его воли проникла излишняя суровость.
Разумеется, он мог пригласить юношу сюда, это дозволялось ритуалом выполнения Уговора и в последние годы стало даже чем-то вроде традиции хорошего тона, но Асмур, последний из равнопрестольного рода Муров, мог позволить себе нарушить скороспелый обычай, чтобы в этот последний вечер на Джаспере еще несколько часов побыть одному.
Завтра они будут вместе, и это надолго.