В мире фантастики и приключений. Выпуск 1
Шрифт:
Генерал Саблин прошел большую, суровую школу жизни. Были и победы, были и поражения на его пути. Врывался он в конспиративные квартиры белогвардейских офицеров в годы гражданской войны, выслеживал тайных агентов иностранных разведок в годы первых пятилеток, служил в армейской контрразведке в годы Великой Отечественной войны. В него стреляли открытые враги, строили козни против него враги скрытые, пробравшиеся в органы государственной безопасности. Но он любил борьбу во всех ее формах и видах и не страшился опасности.
Чем дальше шло время, чем ответственнее занимал он должности, тем сложнее становилась эта борьба, тем больших знаний требовала она от Саблина. Если в молодости полагался он, главным образом, на свою физическую силу, на верность глаза и на искусство владения оружием, то очень скоро потребовалось и острое политическое чутье, и знание международной обстановки. А теперь ко всему этому прибавилась необходимость в таких познаниях, о которых в годы молодости своей он не имел даже элементарного представления. Многих современных знаний тогда и не существовало вовсе. Возникла, например, надобность в изучении фототехники, микросъемки, радиотехники и даже телевидения. Не требовалось, конечно, быть специалистом, но знать принципы и возможности использования всей этой техники для целей разведки и контрразведки было совершенно необходимо.
Мало того, со временем потребовалось Саблину и глубокое знание не только экономики своей страны, но и экономики других стран, не говоря уже о военной технике и военной промышленности.
А как только человечество подошло к преддверию атомного века, Саблину пришлось взяться за литературу и по этому вопросу, слушать лекции, советоваться и консультироваться со специалистами в области атомной и термоядерной энергии, чтобы строже и успешнее охранять военную и государственную тайну производства этой энергии. Без этого нельзя было успешно работать и руководить борьбой против тайных врагов родины.
Генерал Саблин лежал теперь с открытыми глазами, выверял и взвешивал все, пытаясь предвидеть путь дальнейшего развития событий, возможные поступки врагов и действия своих подчиненных. Положение майора Ершова казалось генералу особенно сложным, помочь ему требовалось больше, чем кому-либо другому. Но он и сам еще не знал, как это сделать, ибо не вполне ясен был для него очередной ход противника Ершова, а не разгадав этого хода, нельзя было дать майору верного совета.
Зато генералу Саблину все яснее становилась сама цель готовящейся диверсии. Кое-кто на Западе нуждался еще в том, чтобы внушить народам мысль о рискованности использования атомной энергии в мирных целях. Хорошо зная, что Советский Союз использует уже эту энергию для мирного строительства, они решили, видимо, одним диверсионным актом достичь сразу двух целей: во-первых, принести нам значительный ущерб, во-вторых, искусственной катастрофой подтвердить в какой-то мере заявления о будто бы неизбежном риске, связанном с использованием атомной энергии для мирных целей. Они и сейчас уже пишут о якобы происшедшем взрыве на одном из наших дорожных строительств, а произойди такой взрыв на самом деле - раструбят о нем на весь мир.
Что и говорить - обстановка становилась очень серьезной.
НОЧНОЙ РЕЙС
Ночь была на редкость темной. В двух шагах ничего не было видно.
– Нужно же затянуть отправку такого эшелона дотемна!
– ворчал Шатров, поглядывая в окно паровозной будки на мрачное, беззвездное небо.
– Дежурный говорит, будто перегон занят, - заметил на это Рябов, подкачивавший инжектором воду в котел.
– С Абдулаевым там что-то случилось. Застрял он на перегоне Голубой арык-Сосновый бор. Только с помощью толкача еле втащили его на подъем.
В окно Шатров видел разноцветные огоньки станционных сигналов и желтые пятна фонарей в руках осмотрщиков вагонов, проверявших только что прибывший на станцию товарный состав. Блеснул вдалеке луч прожектора поездного локомотива, отходившего от пассажирской станции в сторону Аксакальска.
Шатров знал уже об угрозе, нависшей над его поездом, и - хотя внешне ничем не выражал своей тревоги - неспокойно было у него на душе. Придирчивей, чем обычно, наблюдал он сегодня за работой помощников, требуя от них безукоризненной точности выполнения всех своих распоряжений.
– Держи по всей колосниковой решетке огонь ровным слоем, Федор, - приказывал он Рябову, заглядывая в топку.
– Тимченко!
– кричал он кочегару, сортировавшему уголь на тендере.
– Покрупней подавай сегодня уголь. Мелочь искрить будет, а это опасно для нашего груза.
Когда наконец паровоз подали к составу, главный кондуктор Бейсамбаев подошел к Шатрову и сказал почти шепотом, озираясь по сторонам:
– Сегодня, Константин Ефремович, особенно бдительным нужно быть, - очень ответственная поездка!
Так как поезд отправляли ночью, принимались особые меры предосторожности. Шатров заметил даже двух работников госбезопасности, несколько раз проходивших мимо состава. А когда поезд должен был тронуться в путь, к Шатрову подошел коренастый военный и, приложив руку к козырьку фуражки, представился:
– Капитан Бегельдинов. Надеюсь, вас не нужно предупреждать, товарищ Шатров, о необходимости быть бдительным? У нас сегодня есть основания беспокоиться за ваш поезд.
– Что эти военные панику поднимают, - недовольно заметил Рябов, когда капитан отошел от их паровоза.
– Настроение только портят.
– Они важное задание выполняют, Федор, - строго заметил ему Шатров, - и ты оставь, пожалуйста, эти разговоры.
По техническим причинам поезд задержался на станции еще на полчаса. Вокруг по-прежнему было темно и безлюдно. Дул ветер, уныло завывая в щелях паровозной будки. Рябов начал уже терять терпение, ожидая, когда же наконец отправят их в путь. Тревога постепенно передавалась и ему, и он все чаще посматривал теперь в окно будки на растворившийся где-то во тьме ночи хвост состава и призрачные огоньки сигнальных фонарей, мерцавших в разных местах станции.
Но вот Бейсамбаев дал свисток - и поезд тронулся. Замелькали по сторонам привычные силуэты станционных строений, пестрые огоньки ночной сигнализации, тускло освещенный пригород; и поезд, набирая скорость, вышел наконец в открытое поле. Казалось, в непроглядной мгле ничего уже нельзя было разглядеть по сторонам, но Константин по выхваченным из темноты лучом прожектора кустикам, пикетным столбикам, уклоноуказателям, похожим на мрачные кресты, и по другим предупредительным знакам и знакомым предметам свободно читал местность и уверенно вел свой локомотив.