В море – дома! Славный мичман Егоркин
Шрифт:
А фильмы достать? Сколько было в гарнизоне копий хорошего фильма? (И в те времена – хорошие фильмы – тоже были редкостью). Одна, ну – две! А кораблей и всяких рот? Как минимум десятка три! Вот то-то! Отсюда и важный статус кинокрута! Да еще – почти свободное увольнение два раза в неделю – за фильмами, в город, где можно было прикупить для «братвы» что-то вкусное или что-то нужное. А вы говорите! Сейчас-то – сунуть в пасть ДВД-шнику компашку с пиратскими фильмами – ни ума, ни фантазии не нужно. Тут любой сгодится! Вот отсюда – и статус! Да раньше просмотр фильма – событие и процесс – а сейчас – фильм посмотреть – как воды испить –
А пока – и матросы, и мичманы, и офицеры смотрели себе спокойно фильм в одном из кубриков и смеялись – в который раз! – над приключениями его героев. Потом, прямо с разгона, пошел новый фильм – сладкое на десерт!
Командир корабля Николай Жеребчиков сел в своей каюте у открытого иллюминатора, включил старенький вентилятор и сидя читал в «Роман-газете» «Битву железных канцлеров» Пикуля. Было непривычно жарко – настежь распахнутый пуанколавр на системе вентиляции гнал в каюту теплый воздух с запахом гретого железа и горячего масла.
Большой толстый серый корабельный кот Шкипер с пушистой шубкой, серого мышастого окраса, лежал у него на коленях и громко урчал, довольный лаской и сытостью – только что опустошил мисочку отварной рыбы.
Суровая мужская дружба! А в их отношениях были времена и похуже… А вы не знаете эту историю? Ну, как же?
Глава 3. Жеребчиков и Шкипер
Начальник штаба дивизиона Эдуард Геннадьевич Нивин, уезжая в академию, подарил Жеребчикову свою домашнюю канарейку вместе с шикарной клеткой.
Говорят, она еще и пела когда-то, но видимо, обладала снобизмом и скверным характером, и просто никак не хотела петь новому хозяину и его друзьям в простой корабельной каюте.
Отнести канарейку домой было пока нельзя – во-первых, был еще «кобелиный сезон», и жена с сыном еще не прибыла в Загрядье с любимых ею Юго’в, а, во-вторых, она вовсе не радовалась перспективе кормить желтенькую птицу и, особенно, чистить за ней клетку. Так и жила эта птичка, чистый «лимон на ножках», в клетке над командирским столом. Нет, понятно – в период высоких посещений клетку прятали в пост к «шаману» или еще куда – начальники бы не поняли. Но большей частью…
И вечерами, при свете настольной лампы, Коля Жеребчиков курил папиросы «Казбек», выпуская дым кольцами, рядом с ним устраивался кот Шкипер, в отличие от наглой птицы искренне любивший своего командира и лишь его признававший хозяином, и они вместе – Коля, Шкипер и канарейка, коротали вечером редкое свободное время. В море доставалось от качки и коту и птице… но – все терпели друг друга. До поры, до времени… Клетку, понятное дело, чистил не Жеребчиков (еще чего!), а приборщик каюты, тот же корабельный «шаман»-СПС. Кота тоже кормили вестовые, но иногда и сам Коля – в знак особой признательности.
Бывало, что Николай хвастался друзьям и знакомым, как дружат Шкипер и птичка. Действительно, как только появлялся Шкипер, канарейка начинала метаться по клетке, вскрикивать. «Радуется!» – восхищался Жеребчиков. «Да нет, пятый угол в круглой клетке ищет!» – возражал мудрый замполит Володя Нешевелин. Он-то знал – работа с личным составом – пусть пока и недолгая – напрочь отучила давать своим наблюдениям светлые прогнозы. Тут не ошибешься! Кроме того, политработник почему-то находил много общего в поведении матросов и в повадках этих шкодливых и вороватых домашних животных в красивых меховых пушистых шубках. Чем ближе узнаешь людей тем больше нравятся… даже коты! Так можно сказать, переиначивая известный афоризм.
А кот всегда устраивался перед клеткой и смотрел своими желтыми глазищами на прыгающую по клетке птичку. Он даже когда спал, то одним своим желтым глазом, не мигая, подсматривал за канарейкой. Контролировал!
– Смотрите, как он ее любит! – хвастался командир.
– Ага! Только думает, что без перьев она будет лучше и вкуснее! – опять ехидничал замполит. И – накаркал, злыдень!
Хитрый котяра, используя богатый корабельный опыт, научивший его открывать разные двери и ящики, даже крючки на дверцах шкафа на камбузе сбрасывать умел, ворюга записной, смотрел и смотрел на птицу и людей и делал кое-какие выводы. Кстати, Шкипер умел даже открыть кран в умывальнике, когда хотел пить. Вот закрывать его он не умел или не хотел – и Жеребчиков, бывало, сидел в море без воды, которая вытекала напрочь из бака-накопителя. Но – терпел, что взять с полосатого обормота?
Так вот, улучив момент, кот все-таки сумел открыть нехитрую защелку на клетке, а уж распахнуть дверцу и достать оттуда птицу… короче, когда Жеребчиков открыл дверь каюты и вошел туда – там были только довольный Шкипер и кучка желтых перьев. Кровь бросилась командиру в голову, он схватил своего пушистого друга, так надругавшегося над его верой в торжествующую любовь и выбросил в иллюминатор.
Как он потом страдал! Как материл свою вспыльчивость! Точно говорят, что гнев – кратковременное безумие! Но поздно пить «Боржоми», когда почки уже отвалились!
Когда Коля, одумавшись, успокоившись – хищник есть хищник, пусть и комнатный, но работа у него такая… решил спасать бедолагу, он кинулся на верхнюю палубу, но нигде-нигде не было следов его друга Шкипера, певшего ему вечерами такие уютные песни… Утонуло в холодной воде бедное животное, преданное любимым хозяином! Совесть злой крысой грызла очерствевшую душу командира.
– Если совесть мучает – значит, она, все-таки есть у командира! Странно! – злорадно заключал Бобровский. Оставаясь на борту корабля старшим пять дней в неделю из семи, он очень сомневался в наличие у своего отца командира этого самого рудиментарного органа – совести или души – как кому нравится.
Забегая вперед, справедливости ради скажу, что, став командиром корабля, и, наконец-то, обзаведшись молодой женой, Дима Бобровский очень любил ходить на сход при любой возможности и совсем разлюбил свою уютную каюту. Сначала было именно так. И тогда старпом его сидел на корабле по шесть дней… Дима совестью вовсе не мучился, считая, что уж он-то свое полностью «отсидел»… А вот когда у него появился маленький ребенок, Дима делал добрые жесты – щедро отпуская старпома на берег – и два, и три раза, даже – было – четыре! А для чего, понятно? Всё верно – чтобы самому, наконец, спокойно поспать… Целую ночь, часов шесть подряд – такое счастье! У кого были маленькие дети, родившиеся в период корабельной службы – тот поймет. Но вот это все будет потом – года через три… а пока…