В морях твои дороги
Шрифт:
— Никак нет, товарищ вице-адмирал. Я выписался как раз вовремя. Прошу вашего разрешения пойти в операцию.
Адмирал чуть склонил набок голову:
— Я знаю, что глубоко обижу вас, если не допущу на катер. Даю «добро». Итак (он встал и положил руки на стол), в завтрашней операции будут участвовать три Героя Советского Союза. Советское правительство высоко оценило заслуги офицеров вашего соединения и постановило присвоить звание Героя Советского Союза славным сынам нашей великой Родины, морякам Черноморского
Отец, Серго и Виталий Дмитриевич встали, растерянные от неожиданного известия.
— Поздравляю, Рындин! — Адмирал обнял и трижды поцеловал отца. — Поздравляю, Гурамишвили! — сказал он, обнимая и целуя Серго. — Поздравляю, Русьев! — обнял и поцеловал он Виталия Дмитриевича.
Капитан первого ранга подозвал вестового, и тот откупорил шампанское.
— За тех офицеров, — поднял стакан адмирал, — которые шли на благородный риск. Риск — благородное дело, когда он соединяется с отвагой и мастерством. Бесстрашие, мужество, дерзость плюс мастерство, трезвый и смелый расчет — в этом залог победы. За смелых и дерзких моряков, за героев!
Он осушил стакан.
Мне тоже досталось полстакана вина, и я чокнулся с отцом, дядей Серго и Русьевым. Адмирал улыбнулся и спросил:
— А это чей молодец?
— Мой, — ответил отец.
— Наш, — поправил отца капитан первого ранга. — У нас их двое. Есть еще Живцов, наш воспитанник.
— Нахимовец? — обратился ко мне адмирал.
— Так точно, воспитанник Нахимовского военно-морского училища, товарищ вице-адмирал! — отчеканил я как только мог лихо.
— Добро!
Он снова поднял стакан:
— За будущее поколение моряков! За большой флот!
После ужина началось веселье. Играла музыка — где радио, где аккордеон, — плясали русскую и отбивали каблуками чечетку, пели «Катюшу», и можно было подумать, что никакой войны нет и никто не собирается завтра на рассвете уходить в море. Все расспрашивали меня про Живцова, просили ему передать привет и очень смеялись, когда я рассказал, что Фролу в училище запрещают курить.
В кают-компании очень молодые лейтенанты, только что приехавшие из военно-морского училища, горячились и спорили. Один из них был веснушчатый, рыжий, как Фрол, другой напоминал Юру, и я представлял себе, что когда-нибудь и мы с Фролом, окончив высшее военно-морское училище, придем на корабль, будем спорить перед завтрашним выходом в море и волноваться, как, очевидно, волнуются лейтенанты, но не хотят показать, что волнуются, и стараются выглядеть совсем настоящими моряками-вояками, и это им плохо пока удается. Но и капитан первого ранга и Андрей Филиппович поглядывали в их сторону с улыбкой, когда в их углу становилось особенно шумно.
Отец подошел к патефону и завел свой любимый вальс из «Щелкунчика».
—
— Конечно, помню.
— Ты еще до смерти испугался мышиного короля.
— Ну вот еще! Я не испугался.
— А зачем же ты хватал меня за рукав?..
Каюта отца на плавбазе была совсем крохотная. И здесь на маленьком столике стоял портрет матери; в углу на вешалке, как всегда, висели его рабочий китель и кожанка.
Серго сел за стол и быстро написал что-то на листке бумаги.
— У тебя есть конверт, Георгий?
— Держи.
— Передай Антонине, Никита. Вы, я слышал, здорово подружились?
— На всю жизнь!
— Ого, даже на всю жизнь! — засмеялся Серго.
Отец взглянул на часы:
— Нам пора домой.
Когда мы поднялись на палубу, в небе светили звезды, крупные, как грецкие орехи. В воде тоже плавали звезды, и казалось, что это светящиеся морские зверьки движутся в глубине. По небу и темным горам бегали лучи прожекторов.
Отец спросил:
— Ну, Кит, а что мы теперь скажем маме?
— Скажем, что ты — герой.
— А ведь знаешь, как-то неудобно. Прийти домой — и вдруг, сразу: «Здравствуйте! Я — герой».
— А Фрол, тот сказал бы.
— Ну, Фрол твой — смелый.
— Тогда я скажу, хочешь?
— Пожалуй, лучше ты. Войдешь первым и скажешь.
— Катер у борта! — сообщил из темноты вахтенный офицер.
Мы сошли на катер, и он быстро заскользил через бухту. Мы не садились, а, по обычаю моряков, стояли с отцом на корме. Мы молчали. Я знал, что он завтра опять уйдет в море, а я уеду в училище и долго его не увижу.
За кормой журчала вода. Звезды ярко горели в черном небе, во тьме южной ночи… Луч прожектора выхватил из темноты белую колоннаду со сбегающими к воде ступенями, скользнул дальше — и она исчезла, как чудесное ночное видение…
Глава десятая
ВОЗВРАЩАЮСЬ В УЧИЛИЩЕ
Утром веселая девушка-письмоносец принесла свежие газеты.
— Ух, и много же сегодня в газете про вашего папу! Поздравляю, — сказала она и крепко пожала мне руку.
Я развернул «Красный черноморец» и стал читать статью, которая называлась:
«Герой Советского Союза Рындин вписал в историю Черноморского флота немало выдающихся страниц. Он не раз вступал в бой с двумя, тремя, четырьмя вражескими катерами и всегда оставался победителем. На его счету много потопленных вражеских кораблей. Он не страшился ни шторма, ни огня, ни вражеских пикировщиков.
Вот один из последних подвигов командира отряда капитана третьего ранга Рындина, рассказ о котором записан со слов его товарищей…