В начале было детство
Шрифт:
Потом дети снова принялись рисовать. Работы, которые он сделали после сбора неизвестно чего на полу, вышли яркими, новыми, неожиданными для них самих.
Как дети в игре строят свое жилище? По подобию взрослого, разумеется. Они воспроизводят интерьер, моделируют внутреннюю жизнь дома. Строения из кубиков — «экстерьерное» зодчество, дом под столом — «интерьерное». По сути это то же освоение выпукло вогнутого пространства, что и в копании ям и печении куличей. Но в другом материале.
Заглянула в комнату к детям. Они спят. Письменный стол (вход) завешен пестрой тряпкой. Заглянула в дом: игрушки тоже спят. Мышка уложена в коробку
Совсем другое — строить из кубиков.
К внутреннему устройству жилища — никакого интереса, зато сами дома — всевозможных стилей: тут и готика, и барокко, в зависимости от стройматериалов. И конечно, мосты, переходы, под ними — куклы и машинки.
Дети завоевывают пространство, домик за домиком, глядишь — улица, улица города, а где город? Улица обрастает светофорами, переходами, уже мало кубиков, мало деталей «конструктора», в ход едет домашняя утварь: ложка — фонарь, солонка — урна и т. д. и т. п. Разносортная фактура не препятствие.
Наши темпы освоения нового несоизмеримо ниже детских. Почему мы теряем темп? Может быть, потому, что идем по пути накопления опыта, информации. Опыт, увы, часто — враг интуиции, он накапливается и становится стеной, мощным заслоном иррациональной природе постижения. Мы уже не прозреваем на каждом шагу, мы рассуждаем: почему это так, а то эдак?
Ребенок тоже рассуждает. Но его мысли сущностны. Картина мира, выраженная в рисунке, обязательно заключает в себе главные атрибуты мироздания: солнце, небо, землю. Остальное — по индивидуальному выбору. У кого — птички, у кого — мышки, у кого — люди, у кого — любимый шкаф. Ребенок не боится банальности. Его нисколько не заботит, что на рисунках других детей тоже есть и солнце, и небо. Потому что искусство здесь не цель, а средство освоения мира.
Два мальчика-близнеца трех с половиной лет красят бумагу. В самый разгар работы подменяю краски цветными мелками. Перед ними, обоими, кстати, не встает вопрос: где краски? С тем же восторгом набрасываются на мелки. Что же их привлекает? Движение кисти, мелка, карандаша по белой поверхности: была белая бумага, стала цветная. Что делается! Так и лепят — все равно из чего. Был ком — надавили пальцем — получилась вмятина. С другой стороны отщипнули — получился как бы след от пальцев. Страсть к переменам, к метаморфозам — вот что ими движет, а вовсе не создание картины или скульптуры.
На вопрос родителей «Что ты нарисовал (слепил)?» отвечают не задумываясь. С ходу включаются в другую, словесную игру. И свято верят: здесь огурец летает, крылатый, а тут машина в гараже. Еще интереснее рисовать так, чтобы бумага продырявилась, а потом смотреть в дырку, как в бинокль.
Дочь моих знакомых никого не пускает в свою комнату: там на полу — город. Где же он? Никакого города нет. Но стоит сделать шаг — голос предупреждает от следующего: вы что, не видите, трамвай только что остановился. Родители девочки обеспокоены состоянием ее психики. Но с этим все в порядке. Беда девочки в том,
Ее родители говорят мне: «Ну что ты в самом деле, неужели ты можешь поверить, что у нее в углу живут гномы? Если бы твой ребенок тебе каждый день рассказывал такие байки, ты бы тожебросилась к психотерапевту». Ну, положим, мои дети такое тоже рассказывают, и про гномов, и про котов а если уж я не могу в них поверить, я могу вообразить.
Значит, я воображаю это нетрудно — все предметы вполне доступны представлению, и предлагаю отправить гномов погулять, советую сшить им пальтишки если на улице холодно, и т. д. и т. п.
Мышление детей метафорично. По нестареющему определения М. В. Ломоносова, метафора — это «сближение далековатых идей». Дети без всякого напряжения сопрягают «далековатые идеи». Именно поэтому они с раннего возраста обращены к искусству: сочиняют стихи, песни, дома, дворцы. Сочинительство — их стихия. В творческом акте рождаются образные модели существа жизни.
Копая ямы, возводя дворцы на песке, укладывая кукол спать дети постигают азы мироустройства. «Домики», которые нам, взрослым, так надоедает разбирать, — первая попытка моделирования пространства.
Получается, детям необходимо и то, и это, и пятое, и десятое. Как же, при нашей занятости, организовать такую среду, где разовьется и воображение, и мышление, и умение воплощать «творческость» в реальных формах?
Парадокс в том, что детям от нас почти ничего не нужно. Кроме позволения и поощрения творчества.
Просто? Просто. Даже слишком. Но, чтобы соль сахаром не казалась, мы городим заборы из запретов. Этого не брать, к этому строго-настрого не прикасаться, нигде ничего не разводить.
Так уж сложилось, что мы, взрослые, даже вопросы друг другу ставим с «не»: «У вас нет того-то и того-то?», «Не знаете, как пройти туда-то?», «Не подскажете, который час?»
Мы как бы заранее предполагаем, что нужного предмета нет, что на вопрос нам не ответят.
Забота, проявляемая о нас, тоже с отрицательным знаком: «Не прислоняться!», «Не стоять — убьет!», «Не трогать ручку крана!», «Не ставить вещи на ступеньки!»
На запретах вырастают рабы. Интересно, какими бы мы были, если бы вокруг звучало: «Гуляйте на здоровье!»
Всему свое время
Недавно ко мне на занятия привезли двухлетнего малыша в прогулочной коляске.
«У ребенка уникальные способности, — сообщил отец мальчика — Повышенный интерес ко всему, что мнется. Из теста лепит часами. Кроме того, плавает с младенчества, умеет считать, знает все буквы, запросто сидит в позе лотоса. Жаль, нет коврика, а то бы мы показали, да, Алешенька?»
Алеша, пристегнутый ремнем к коляске, заплакал.
— Это от застенчивости, — утешил меня папа, — все-таки новое общество. Ну, сын, будем выгружаться? — папа извлек Алешу из коляски, прибавив, что обратить особое внимание на лепку ему присоветовал гениальный экстрасенс.