Шрифт:
На восточном побережье есть небольшой городок, который носит имя Сибург. Он не слишком изменился со времен моего детства. Загаченные болота на юге, вызывающие в памяти первые главы «Больших надежд», [1] сплошные луга на севере, плавно переходящие в вересковую пустошь. Вереск, затем хвойные леса и, наконец, совсем далеко от морского берега, заросли можжевельника. Длинная морская набережная и улица, которая начинается сразу за большой каменной церковью с мощной широкой колокольней, смотрящей на запад и завершающейся звонницей о шести колоколах. Мне никогда не забыть, как они звучали в знойном августовском воздухе, когда наша компания неторопливо перемещалась по белой от пыли дороге в сторону церкви. С каждым шагом мы оказывались все выше: церковь стояла на вершине не слишком высокого, но крутого холма. В жару колокола звонили сухо и резко, но как только зной спадал, а воздух становился мягче, их звук приобретал плавность и становился намного сочнее. Рядом с дорогой пролегали железнодорожные рельсы, которые немного дальше упирались в небольшой вокзальчик. У входа в вокзал нас встречала
1
«Большие надежды» роман Ч. Диккенса (1861).
Пойдем прочь от моря и городка, мимо станции и свернем вправо. Здесь параллельно железнодорожному полотну проходит песчаный проселок. Он плавно поднимается на небольшую возвышенность. По левую руку — мы сейчас движемся на север — оказывается вересковая пустошь, которую мы уже видели; справа, со стороны моря, — полоса старых елей, изрядно потрепанных ветром, но сохранивших пышность ветвей. Они стоят наклонно — такова участь всех деревьев, рискнувших вырасти вблизи морского берега. Достаточно мельком увидеть их из окна проходящего поезда, чтобы понять, что морские ветра имеют привычку бушевать где-то рядом. На вершине невысокого холма мы расстаемся с елями: их шеренга разворачивается и поспешно удаляется по горному кряжу в сторону моря. Кряж завершается увенчанным короной из елей четко очерченным курганом, царственно возвышающимся над лугами, поросшими сорной травой. В жаркий летний день здесь можно замечательно отдохнуть, умиротворенно поглядывая на синюю гладь моря, белые мельницы, красные домики, ярко-зеленую траву, неопределенного цвета колокольню. Отсюда видно даже расположенный на юге маяк.
Я уже говорил, что знаю Сибург с детства. Но между детскими впечатлениями и тем, что случилось недавно, пролегла целая пропасть лет. Я по-прежнему неравнодушен к этому городку, и меня интересует все, что с ним связано. Историю, которую я хочу вам рассказать, поведал мне человек, которому незадолго перед тем я смог оказать одну услугу — достаточно важную для того, чтобы он мне доверился.
— Я неплохо знаю эти места, — сказал он. — Весной я много раз бывал в Сибурге — играл в гольф. Обычно мы останавливались в «Медведе». Мы это я и мой друг Генри Лонг, вы его, наверное, знаете. (Шапочно, сказал я.) Мы предпочитали брать номер с общей гостиной, где и проводили большую часть времени. После его смерти меня совершенно не тянет в Сибург. Да и неудивительно, пожалуй, после того, что случилось в последний раз.
Это было в апреле 19** года, и так получилось, что кроме нас двоих в гостинице практически никого не было. Все коридоры и холлы пустовали. Тем большим было наше удивление, когда после ужина дверь нашей гостиной открылась и в проеме возникла голова молодого человека. Мы видели его не в первый раз. Это был бледный, как кролик, субъект, со светлыми волосами и почти такими же светлыми глазами, но не такой противный, как можно подумать. Поэтому в ответ на его «Прошу прощения, я не знал, что эта гостиная занята» мы не стали рычать «Как видите». Напротив, Лонг (а может, это был я, не важно, в общем, кто-то из нас) сказал: «Входите, пожалуйста». — «Спасибо», — сказал он с видимым облегчением. Было совершенно очевидно, что ему нужна компания, а поскольку это был очень здравомыслящий молодой человек — не из тех, кто только и ждет случая, чтобы поведать вам во всех подробностях историю своего рода до тринадцатого колена, мы предложили ему располагаться и чувствовать себя как дома. «Похоже, вы считаете, что в других местах здесь немного скучновато», — сказал я. Да, он так считал. И был в высшей степени благодарен нам за проявленное радушие.
И так далее. Покончив с изъявлениями охвативших его добрых чувств, он сделал вид, что погрузился в книгу. Лонг раскладывал пасьянс, я писал. Через несколько минут стало очевидно, что наш гость пребывает в состоянии крайнего душевного волнения, во всяком случае, изрядно нервничает. Его нервозность передалась и мне. Я отложил бумаги и решил поговорить с ним.
После обмена несколькими репликами, которых сейчас уже не вспомнить, в его речи появились доверительные интонации. Он начал примерно так: «Не знаю, что вы обо мне подумаете, но со мной действительно приключилось нечто из ряда вон выходящее». — Я посоветовал ему что-нибудь выпить для поддержания духа и выпил вместе с ним. Приход официанта заставил нас временно прервать разговор (причем мне показалось, что мой собеседник чуть ли не подпрыгнул от испуга, когда открылась дверь), но вскоре молодой человек продолжил рассказ о своих проблемах. Он никого не знает в этом городке кроме нас, — во всяком случае, ему известны наши имена и род занятий (правда, в дальнейшем выяснилось, что в Сибурге у нас есть один общий знакомый), а ему крайне необходимое кем-нибудь посоветоваться. Если мы не против, конечно. Разумеется, мы оба сказали: «Ничуть не против», — а Лонг наконец оторвался от карт. Мы приготовились внимательно выслушать, в чем со-, стоят его затруднения.
— Это началось, сказал он, — уже больше недели назад. Я решил съездить на велосипеде во Фростон — это всего в пяти-шести милях отсюда, — чтобы осмотреть тамошнюю церковь. Меня очень интересует архитектура, а там есть один очень симпатичный портик с нишами и щитами. Я достал фотоаппарат и начал снимать, когда ко мне подошел сторож, который как раз закончил прибираться в церковном дворе. Он спросил, не хочу ли я заглянуть
На латах были изображены три короны, и, хотя я не знаток геральдики, я ответил утвердительно. Я решил, что это старинные латы, принадлежавшие королевскому дому Восточной Англии.
— Верно, сэр, а знаете ли вы, — спросил он, — что означают эти три короны?
Я не сомневался в том, что смысл этого символа наверняка не составляет загадки для специалистов, хотя лично мне ничего не доводилось слышать о трех коронах применительно к Восточной Англии.
— Ага, — сказал он, — хоть вы и ученый, но оказывается, и я могу сообщить вам кое-что такое, чего вы не знаете. Это три священные короны, что были закопаны на побережье. Они не раз спасали нас от германцев, не давали им высадиться на острове. Я вижу, вы не верите. По я вас уверяю, что не будь этих корон, которые до сих пор охраняют наш остров, германцы вновь и вновь высаживались бы на нашу землю. Вновь и вновь они приводили бы свои корабли, убивали бы наших мужчин, женщин и спящих в своих кроватках детей. И вот что я вам скажу. Все это чистая правда, до единого слова. А коль вы мне не верите, так спросите у пастора. Вон он, как раз идет сюда. Спросите у него, спросите.
Я обернулся и действительно увидел пастора, благообразного пожилого человека, который неторопливо шел по дорожке. И прежде чем я успел сказать моему взволнованному собеседнику, что у меня нет никаких причин не верить ему, пастор вмешался в нашу беседу: «О чем спросить, Джон? Добрый день, сэр. Любуетесь нашей церковью?»
Мы обменялись с пастором парой реплик; сторож тем временем немного успокоился, и тогда пастор вновь спросил у него, в чем дело.
— А, — сказал сторож, — ничего особенного, я просто говорил, что этот джентльмен обязательно должен расспросить вас о тех священных коронах.
— Да, конечно, как я сразу не догадался, — ответил пастор. — Это очень любопытная история, не так ли, Джон? Но я, право, не знаю, действительно ли вас могут заинтересовать местные предания, сэр.
— Эта история заинтересует кого угодно, — сказал старик. — Джентльмен будет вынужден поверить вам; в конце концов, вы лично знавали и старого Уильяма Эйджера, и его сына.
Тут я вмешался в их спор и сказал, что мне очень хочется узнать эту легенду. В итоге я составил компанию пастору, который направлялся к одному из своих прихожан, чтобы сказать тому пару слов, а исполнив свой пасторский долг, привел меня к себе домой и пригласил пройти в рабочий кабинет. По дороге мы немного побеседовали, и, по всей вероятности, он составил обо мне мнение как о человеке, интерес которого к фольклору носит отнюдь не праздный характер. Поэтому он с удовольствием поведал мне легенду, о которой шла речь. К моему удивлению, она еще нигде не публиковалась. В кратком изложении пастора эта история выглядела так: «В наших краях существует легенда о трех священных коронах. Старики говорят, что эти три короны были закопаны в землю в трех разных местах недалеко от морского берега. Короны были призваны оберегать нас от нападения датчан, французов и немцев. Еще говорят, что одну из корон давно нашли и выкопали, другая была смыта морскими волнами, и лишь одна корона сейчас продолжает делать свое дело, охраняя нас от захватчиков. И что интересно, если вам доводилось листать хоть, один туристический путеводитель по нашим краям или читать какой-либо исторический обзор, то вы не можете не знать о том, что в 1687 году близ Рендлсхэма была найдена корона, которая предположительно принадлежала Редвальду, королю Восточной Англии. Увы! Ее сразу отправили на переплавку, не сделав ни точного словесного описания, ни зарисовки. Рендлсхэм, конечно, расположен не на самом берегу моря, но достаточно близко к нему. С другой стороны, с военной точки зрения этот город представляет собой очень важный стратегический пункт. Я уверен, что это та самая корона, которую нашли и выкопали, согласно легенде. Пойдем дальше. Надеюсь, вам не нужно рассказывать, где стоял дворец короля саксов, который поглотило море? Именно там была зарыта вторая корона, я в этом не сомневаюсь. И неподалеку должна быть еще одна корона. Так говорят старики».
— А кто-нибудь знает, где именно? — не мог не спросить ваш покорный слуга.
Он сказал: «Да, конечно, кое-кто знает. Но ничего не может рассказать». — Интонация, с которой он произнес эти слова, не дала мне возможности задать следующий вопрос, который так и просился на язык. Я сделал паузу и поинтересовался: «А что имел в виду сторож, когда сказал, что вы были знакомы с Уильямом Эйджером, как будто это имеет отношение к легенде?»
— Конечно, имеет, ответил пастор. — «Это тоже любопытная история. Эти самые Эйджеры довольно древний род, давно обитающий в наших краях. Но я не могу сказать, что их род знатен или богат. Однако сами Эйджеры утверждают, вернее, утверждали, что именно они являются хранителями последней короны. Я знавал еще Натаниэля Эйджера — я ведь родился и вырос в этих краях. Так вот, я совершенно определенно могу сказать, что на протяжении всей войны 1870 года он ни разу не ночевал дома. То же самое можно сказать и о его сыне Уильяме, но он проводил ночи под открытым небом во время южноафриканской кампании. А молодой Уильям, его сын, который умер совсем недавно, квартировал в доме, ближе всего расположенном к заветному месту. Он сам ускорил свой конец. Постоянное пребывание на улице, под дождем, и ночные бдения, притом что он никогда не отличался крепким здоровьем, закончились чахоткой. Он был последним в нашей ветви рода Эйджеров. Его это ужасно расстраивало, но он ничего не мог поделать. Все его более или менее близкие родственники, как оказалось, живут в колониях. Под его диктовку я писал им письма, в которых Уильям призывал их срочно приехать по делу, имеющему исключительную важность для семьи, но они не отвечали. Так что последняя из трех корон находится где-то здесь, и у нее больше нет хранителя».