В небе Балтики
Шрифт:
Ведомые увеличили интервалы и дистанции. И все же летчикам приходилось прилагать немалые усилия, чтобы удержать машины в горизонтальном полете. Порывы ветра, как пушинку, бросали самолет. Он то падал к земле, будто теряя всякую опору, то стремился ввысь, то резко кренился.
В районе аэродрома тоже дул сильный боковой ветер. Над командным пунктом неистово трепыхалась полосатая "колбаса".
В баках иссякали последние литры горючего. Всем двадцати восьми самолетам нужно было немедленно садиться, причем на весьма ограниченную металлическую полосу.
Ведущий распустил строй "петляковых", и посадка началась. Облегченные после длительного полета машины летчики с трудом удерживали на полосе.
Вот на посадку пошел молодой летчик гвардии лейтенант Ф. Е. Упит. Когда он на высоте не более метра выровнял самолет, сильный порыв ветра отнес его в сторону. Машина коснулась земли у самой кромки полосы. На пробеге ее еще больше потянуло влево. Одним колесом она скатилась в грязь, резко развернулась, подмяв под себя правую стойку шасси, и остановилась. А в это время на посадку уже зашел другой самолет, который пилотировал гвардии лейтенант И. А. Горбунов. Этого летчика тоже постигло несчастье: его бомбардировщик выкатился за пределы полосы и встал на нос, погнув оба винта.
Не избежали поломок при посадке и еще две "пешки". Руководитель полетов, стремясь облегчить действия летчиков, приказал сменить направление посадки на сто восемьдесят градусов и известил нас об этом по радио. Через минуту белое полотнище "Т" лежало уже на другом конце полосы.
Дождавшись своей очереди, я пошел на посадку. Когда самолет коснулся колесами полосы, я заметил, что навстречу мне с другого конца аэродрома тоже садится самолет. Видно, летчик не слышал по радио распоряжение руководителя полетов.
Два "петлякова" мчались навстречу друг другу по узкой металлической полосе. Столкновение казалось неизбежным. Ведь уходить на второй круг и мне и ему было уже поздно.
Решение созрело мгновенно: я резко затормозил сначала левое колесо, затем правое. Самолет сделал невероятный зигзаг. В этот миг в каком-то метре от консоли моей "пешки" пронеслась встречная машина, обдав меня хлесткой воздушной волной. Опасность миновала. По лицу моему катились крупные капли холодного нота, ноги дрожали. Я облегченно вздохнул и выключил моторы.
Вскоре все самолеты полка были уже на земле. Четыре из них оказались поломанными. Случай очень досадный...
Нарушенная внезапно нагрянувшей бурей жизнь аэродрома быстро приходила в норму. Собрав летчиков, командир полка не стал разбирать полеты. Он только спросил:
— Теперь ясно, когда летчик становится бессильным?
По себе сужу, что в душе, видимо, каждый из нас благодарил гвардии майора Усенко за то, что он никого не упрекнул за поломку боевых машин. Четыре летчика действительно оказались бессильными перед слепой стихией.
Ветер внезапно утих, и пошел теплый весенний дождь. Переживания, вызванные трудностями
— Ну и номер ты отмочил сегодня! — сказал Губанов Бойцову. — Хорошо, что Сохиев вовремя увидел бомбу.
— Я чисто случайно ее заметил, — вступил в разговор Харитоша. — Только пристроился к нему после пике — гляжу: висит, окаянная. Ну и Бойцов, думаю, настоящий циркач.
— Ты меня чуть заикой не сделал, — сострил Калашников.
— Оказывается, друзья-то мои — слабонервные! — весело отпарировал Бойцов. — С ними, выходит, и пошутить нельзя.
— Хороши шуточки! — язвительно заметил Губанов. — Кормил бы ты раков на дне морском, если бы... Постой! — вдруг спохватился он. — А как же она оторвалась?
— Тросик перетерся о бортик замка. Так кусок троса и привез на аэродром, — пояснил Бойцов.
За окном по-прежнему моросил мелкий дождь.
— Командир, — обратился ко мне Губанов, — разреши сбегать в фотолабораторию. Узнаю результат нашего удара.
— А зачем бегать, если можно туда позвонить? — остановил я Губанова.
— Верно, — согласился он. — Поистине соломоново решение.
— А ты скажи, — поймал его на слове Калашников, — почему Соломона считают самым мудрым человеком?
— Потому, — не раздумывая, отчеканил Губанов, — что у него было много жен и каждая давала советы.
Мы слушали Михаила Губанова, памятуя об охотничьем правиле: верь или не верь, а врать не мешай.
— Ну и мастер ты травить, — незлобиво упрекнул Калашников товарища. По ночам не спишь, всякие небылицы сочиняешь, потому и худеешь.
— Брось, Паша, — в тон ему ответил Губанов. — Откуда тебе знать, что я делаю по ночам. Ты же, как примешь вечером горизонтальное положение, так и храпишь до утра, даже стены содрогаются.
— Спать нам пока некогда, товарищи, — громко сказал незаметно подошедший Усенко.
По его озабоченному виду и хитровато сощуренным глазам все поняли, что пришел он к нам неспроста.
— Получен приказ, — объявил он. И тут же начал объяснять поставленную боевую задачу.
Затем штурман полка гвардии майор С. С. Давыдов сообщил нам маршрут полета и навигационные расчеты.
— Все записали? — спросил Усенко. — А теперь по самолетам. Вылет через пятнадцать минут. Тучи уже рассеялись.
Конец апреля был насыщен интенсивной боевой работой. Мы по-прежнему летали в море, топили транспорты и корабли охранения противника, пытавшегося вывести свои войска из кенигсбергского котла.
Незаметно подошел май. На фронте у нас не было выходных, и мы безразлично относились к воскресеньям. Но такие праздники, как 1 Мая и 7 ноября старались, по возможности, отметить. В такие дни каждый из нас как бы поднимался на самый высокий наблюдательный пункт и мысленным взором окидывал пройденный путь, подытоживал сделанное.