В небе Украины
Шрифт:
Наконец все уладилось, и штурмовик «Ил-2», за штурвалом которого сидел Захар Хиталишвили, оказался в районе Кишинева. На его долю выпала нелегкая задача громить фашистскую технику первого эшелона врага, катившегося на землю нашей Родины, хваленого, считавшегося непобедимым, предельно наглого.
Захару не было еще восемнадцати, а в его руках был отличнейший по тому времени штурмовик, в котором он один за все в ответе: и за машину, и за землю… И летчик уничтожал все, что успел подтянуть враг: живую силу и технику, на переднем крае и тылу, в летную и нелетную погоду. Захар
…А певица продолжает петь. Слова песни, проникновенные и нежные, почему-то жгут сердце, горячат кровь.
Хитали, как завороженный, смотрит на сцену. Губы его что-то шепчут, лицо светлеет, гибкая фигура становится пружинистой, напряженной.
В этот момент для него нет войны, нет оглушительного рева авиационных двигателей, бесчисленного множества зенитных взрывов, есть лишь вечная любовь к Родине, ко всему прекрасному, что сохранилось в памяти с детских лет.
Сквозь сон слышно: «Тревога!» Вскакиваем. Хитали привычным движением рук быстро натягивает брюки, гимнастерку, сапоги, срывает с вешалки шлем фон, планшет.
На ходу цепляемся за борт полуторки и кубарем сваливаемся в кузов. Холодный ветер заставляет теснее прижаться к борту автомашины, глубже зарыться в теплый воротник куртки.
Приятно покачиваться в кузове автомашины, чувствовать, что без малейших усилий с твоей сторон тебя уносит куда-то. Смыкаются отяжелевшие веки, клонит в дремоту. Не проходит и пяти минут, как засыпаем. Вероятно, только в молодости можно уснуть в таких условиях.
Приехали! Летчики один за другим покидают полуторку. Внизу встречает начальник штаба. Еще темно, рассвет не наступил, и лица его не разобрать. Мы узнаем его по голосу.
— К командиру, на КП, — доносится знакомый голос.
Поодиночке втискиваемся в узкую дверь землянки, Из большой темноты погружаемся в малую, без звезд и месяца, со спертым воздухом, отдающим табаком и сыростью. Придвигаемся к горящей «катюше». Разворачиваем карты, наносим изменения в линии фронта.
Начальник штаба, навалившись грудью на расстеленную на столе, двухкилометровку, начинает перечислять населенные пункты.
Командир полка накручивает ручку полевого телефона, по-видимому, пытаясь связаться со штабом дивизии.
— Алло, алло! — изо всех сил кричит он. Слегка полнеющий, краснощекий майор, связавшись с кем-то из начальства, подал знак: «Тише!». Он говорит с подчеркнутой выдержанностью, приглушенным голосом, медленно постукивая пальцами по телефонному аппарату, тем временем начальник штаба записывает с его слов населенные пункты.
До боли в глазах вглядываюсь в линию фронта на карте. Снова наши войска потеснены, У командира полка майора Толченова, получавшего по телефону боевую задачу, на лбу выступили бисеринки пота. Мелькают названия: Яшкуль, Халхута, Утта…
Ждем с нетерпением, когда же, наконец, будет поставлена боевая задача? Каждый из нас лихорадочно перебирает в памяти возможные варианты боевого порядка, маршрут полета, но решение комполка пока не объявляет.
Неожиданно на КП появляется комдив полковник Аввакумов. Он явно чем-то недоволен. Не успел командир полка доложить обстановку, как тот загремел:
— Почему до сих пор не в воздухе?
Прозвучала команда «По самолетам!». Приятно ощутить под ладонью шершавый наконечник ручки управления, не терпится подняться в воздух. Девять самолетов, словно связанных единой нитью, берут курс на запад. Идем на бреющем. Мелькает высушенная за лето солнцем земля. Плывут, приближаются редкие космы облаков — первые признаки наступившей осени. Наши самолеты врываются в нижнюю часть облачности, проскакивают ее и оставляют позади.
Перед нами удивительная, сказочная картина. Степь встает в ярком калейдоскопе всех цветов и оттенков, на которые только способна кудесница-осень. Желто-голубое пламя цветов на нетронутой целине причудливо сливается с отдельными песчаными дюнами, перескакивает через эти острова, подбирается к безлюдным солончакам.
Как ни красива природа, любоваться ею нет времени. Внимательно слежу за действиями Хитали. Идя во главе нашей девятки, он спешит выйти на цель, чтобы помочь пехоте, поддержать ее в трудную минуту. Для этого поднимаемся на две сотни метров от земли и сразу попадаем под ураганный огонь зениток.
Ведущий маневрирует, делает ложное движение вправо, затем резко перекладывает самолет на левое крыло и устремляется на юг, вдоль линии фронта, к чуть заметной высотке, откуда интенсивно ведет обстрел зенитная артиллерия.
Стараюсь как можно более плавно работать рулям управления, чтобы не столкнуться при пристраивании к ведущему.
Зенитки не унимаются. В воздухе застыли черные шапки взрывов. Стараемся обойти их стороной, хотя они уже не опасны, главное — уберечься от очередного залпа.
Каждый из нас знает, чем грозит прямое попадание зенитного снаряда. Даже разорвись он рядом — и то может случиться непоправимое. Вот почему во время атаки никогда не покидает чувство, что ты не все сделал, если не подавил ни одного зенитного орудия. Поэтому и напрягаем зрение, ловим малейшие признаки зенитных точек.
Огромная дымовая завеса вырастает по курсу полета нашей группы, но туда, через эту страшную полосу, проложен наш курс, и мы обязаны преодолеть зенитный огонь.
Ведущий увеличивает скорость. Каждый из нас нет да и успевает пустить один-другой «эрэс» туда откуда бьют зенитки. Отчетливо, хоть и немного приглушенно передает команды Хитали. Его самолет уже в пикировании, вот-вот он откроет огонь по врагу.
Взгляд скользит вниз, куда Хитали направляет «эрэсы». По вспышкам на земле определяю цель, которую атакует ведущий. Небольшой доворот носа самолета, и я нажимаю кнопку пуска «эрэсов».
Все девять штурмовиков в пике. Сбрасываем бомбы по восточной стороне безымянной высоты. Окопы, траншеи, отдельные пулеметные гнезда — все тонет в пляшущих огоньках взрывающихся фугасных бомб.
Выхватываю самолет над самой землей, тяну ручку управления на себя, чувствую, как прижимает меня к сиденью. Ноги наливаются свинцом, тяжелеет нижняя часть лица, кажется, что отпадает челюсть. Но стоило отжать ручку управления от себя, как перегрузка моментально исчезает.