В небе Украины
Шрифт:
Зенитные снаряды рвутся совсем рядом. Не попасть под очередной залп. Каждая шестерка маневрирует самостоятельно, но общий порядок движения самолетов по курсу не нарушается. Восходящий поток воздуха то подбрасывает самолет кверху, то бросает вниз.
Делаем разворот и идем на повторный заход. Самолет Хитали в пике, за ним пошли в атаку его ведомые. Несколькими очередями из пушек и пулеметов, РС, подавлены одна, другая зенитные батареи. Но внимание ослаблять нельзя. Самолеты ударной группы становятся в круг. Каждый летчик выбирает себе цель. Теперь более отчетливо вырисовываются огневые
Не обращая внимания на гипнотизирующий фейерверк, нахожу точку прицеливания — центр расположения артбатареи. Чтобы точно отбомбиться, отклоняю самолет то влево, то вправо, держа наготове большой палец левой руки, чтобы своевременно, не раньше и не позже нажать кнопку бомбосбрасывателя. Кажется, пора. Еще мгновение — и двадцатипятикилограммовые бомбы, отделившись от самолета, понеслись к земле.
Удар оказался точным. Вздыбилась, загорелась земля, исчезли в дыму и ныли орудия вместе с расчетами. Еще несколько очередей из пушек и пулеметов, и мы на бреющем выскакиваем на линию фронта.
Теперь можно набрать высоту, осмотреться.
В необъятном небе колышется голубизна, все так же ярко светит солнце. Крыло в крыло идут молодые летчики. Знаю: радостью засветятся глаза комдива, который, выслушав доклад ведущих, непременно скажет: «Значит, все по науке!».
Проходит час, и полк вновь готов к вылету.
Командир дивизии склонился над картой, на которую только что нанесли разведданные. — Откуда у них столько артиллерии? — рассуждает сам с собой. — Надо проверить!
Комдив решает выслать пару разведчиков. Кого послать? Выбор пал на Хитали и младшего лейтенанта Головкова.
Далековато до цели, но не это тревожит Захара, у него все мысли о том, как обмануть противника и сфотографировать нужное место.
Пересекли линию фронта, и сразу заговорили зенитки. Ведущий, снизившись до шестисот метров, разворачивает самолет на девяносто градусов и, становясь вдоль линии фронта, включает фотоаппарат. Секундная стрелка начала отсчитывать свой бег. Тем временем напарник наносит удар по зенитной батарее, принимая на себя огонь.
Хитали знает, как долго надо выдерживать строго прямой полет, чтобы не было наползания снимка на снимок. Тем временем Головков сумел подавить несколько орудий. Щелчок тумблера — и фотоаппарат выключен.
От цели шли по-истребительски, в паре. Зенитные разрывы остались позади. Можно и оглядеться. Вдруг Захар заметил «Фокке-Вульф-139». Лучшей цели не придумаешь! И под удачным ракурсом. Надо бить! Неожиданно (видать, по команде с земли) «рама» кренится, выводит на Хитали стрелка, и трассы штурмовика и немецкого разведчика схлестываются. И фашист, и Хитали бьют трассирующими. Захару хорошо видно красные трассы «ильюшина». Вначале они проходили мимо «фоккера». Но вот трассы стали доходить до него и исчезать — значит, попал! «Рама» вспыхивает и, сделав нелепый полукруг, падает на землю..
Через четверть часа пара разведчиков была на почтительном расстоянии от линии фронта. Можно было идти на более безопасной высоте. Однако Хитали все еще находился под впечатлением воздушного боя, и ему захотелось пройтись на бреющем. Выскочив на железнодорожное полотно, он спросил Головкова:
— Как идем?
— Хорошо, товарищ командир!
Младшего лейтенанта Головкова захватило чувство небывалой уверенности. Еще бы! Этакая силища, многотонный «ил»! Стремительный прочерк изумрудных трасс! Размытые скоростью верхушки телеграфных столбов рядом с фюзеляжем…
Решил спуститься ниже машины ведущего. Попробовал — получилось. Значит, он умеет не хуже комэска «брить» над самой землей. Когда мелькнула линия передач, Головков вдруг решил пройти между столбами. Что-то фантастическое чудилось ему в головокружительном мелькании столбов. И вдруг крик воздушного стрелка:
— Электропровода!
Летчик хватанул ручку на себя, но не успел: самолет вздрогнул, послышался скрежет. Головков даже глаза закрыл: сейчас… Нет, машина продолжает лететь, хотя и неровно. Воздушный стрелок докладывает: «За самолетом тянутся провода».
Головков с наигранной твердостью отвечает:
— Спокойно!
Но самообладание изменяет ему, и, когда докладывал по радио комэску о случившемся, голос его дрогнул. Приказано идти на посадку. Вел самолет, как во сне, в тяжелом предчувствии чего-то неотвратимого. Лихорадочно пытался найти оправдание этому проступку и не находил. Ну конечно же, хулиганство в воздухе! Приземлился.
— Что же теперь будет нам? — покидая кабину спросил летчик упавшим голосом воздушного стрелка.
— Хорошо хоть, что не сгорели, — мрачно ответил стрелок.
Головков шагнул навстречу комэску, уперся взглядом в гармошку его изрядно поношенных сапог и… не смог доложить, как положено, язык не послушался. Но ведь он смело вступил в поединок с зенитками, наделено прикрыл при атаке «Фокке-Вульфа»…
Однако командир эскадрильи упорно молчал. И, лишь докурив папиросу, недовольно бросил:
— Нашел чем удивить! — Затем отвернулся и пошел. Головков стоял около самолета растерянный. Лучше бы поругал комэск, легче было бы…
На другой день комэска пригласили на партбюро. Разговор, естественно, зашел о Головкове. Обламывая от волнения спички, Хитали пытался прикурить. В карих глазах Захара появилась грусть, тонкие черты лица обрели суровость.
Командир полка высказал свое мнение:
— Думаю, Головкова надо наказать. Может, перевести в другое звено?
— Младшего лейтенанта Головкова кому-то отдать? — насторожился Хитали. — Я очень прошу товарищ командир, оставить его у меня.
— Тогда отстраним на время от полетов. Небо обойдется без него.
Отстранить от полетов! Эти страшные для любого летчика слова для младшего лейтенанта Георгия Головкова приобретали особый смысл. Когда на фронте не допускают к полетам на какой-то день из-за болезни или из-за потери навыков, что на войне очень редко случалось, это воспринималось как досадная неприятность. Из-за грубых ошибок в технике пилотирования — тоже очень стыдно; но быть лишенным полетов из-за недисциплинированности — это позорно!