В неизведанные края
Шрифт:
Мы поднимаемся по широкой долине речки Нетпнейвеем к подножию горной цепи, отделяющей Чаунскую губу от бассейна реки Раучуван (или «Большой бараньей»), впадающей в море западнее. Плоские холмы с обеих сторон покрыты блестящим белым покровом снега. Только отдельные черные утесы вдоль реки да узкая полоска кустов нарушают монотонную белизну. Даже животные здесь совсем белые: и куропатки, и зайцы, пока они сидят смирно, похожи на комочки снега. И только глаза и черные кончики ушей выдают зайца, когда он сидит между кустами и боязливо смотрит по сторонам.
Знаете, почему у полярного зайца черные кончики ушей? В юкагирской (одулской) сказке, записанной В. Иохельсоном на Колыме, рассказывается, как один коварный старик притворился мертвым. Старуха позвала зайцев на поминки, и, когда доверчивые зверьки собрались вокруг покойника и дверь избы была заперта, старик вдруг вскочил и бросился ловить зайцев. Зайцы стали выпрыгивать через трубу камелька и при этом испачкали себе кончики ушей.
Курицын очень пристрастился к охоте, уходит далеко от каравана и постоянно приносит на обед куропаток или зайцев, которые подпускают человека близко, потому что чукчи очень мало охотятся за ними.
25 марта мы все еще двигаемся по долине той же речки Нетпнейвеем, но чукчи говорят, что до стойбища Ионле недалеко. Сегодня они опять уезжают на двух легковых нартах: здесь где-то к востоку близко стойбище Рольтыгыргына, старшего брата (с нами младший, а хозяин нашего стада, хромой чукча, посетив нас возле Чауна, уехал вперед). И им обязательно надо съездить туда за каким-то делом. Обещая вернуться ночью, радостно уезжают через горы.
Но на следующее утро их еще нет, и в стане не видно никакого движения. Вероятно, это просто была уловка, чтобы дать оленям отдохнуть лишний день. Теулин и его жена спокойно сидят в своей яранге и на расспросы отвечают, что вряд ли сегодня удастся двинуться.
Только к вечеру с южных холмов скатываются нарты, и наши чукчи являются оживленные, довольные поездкой. Они выразительно рассказывают, что стойбище оказалось очень далеко и, подумайте только, пришлось ночевать на снегу. Это самое ужасное, что может сказать чукча о дороге. Но потом мы встретили Рольтыгыргына совсем недалеко, на той же речке, по которой мы шли, и перестали сочувствовать страданиям этой мифической ночевки.
Дневка мало помогла истощенным оленям Теркенто. Я с утра пошел на лыжах вдоль утесов другой стороны долины и мог видеть плачевное зрелище движения нашего каравана. Вскоре после выхода начали падать олени. Их отпрягали, запрягали новых, уставшие проходили несколько сотен метров и затем, совсем обессилевшие, ложились в снег. Скоро не хватило ни запасных, ни легковых; все люди уже привыкли идти пешком, и легковыми оленями пользовались для замены, но от них было мало толку; моя упряжка, например, сразу почти легла. Стали бросать одну за другой нарты с грузом. И с утесов было видно, как в разных местах стоят брошенные нарты и лежат группами уставшие олени.
Поэтому, когда в 11 километрах от ночлега нашли корм, тотчас же остановились. И это при крепком насте, лишь слегка прикрытом мягким снегом. Что же будет дальше, в горных долинах и в лесу на Малом и Большом Анюе, где снег рыхлый и глубокий?
На следующее утро пришлось прежде всего отправить за оставленными семью нартами лучших оленей Рольтыгыргына и потом двинуться дальше вверх по реке. Хотя стойбище Ионле, как говорят чукчи, и близко, но, очевидно, силы оленей будут быстро падать, и неизвестно, сможем ли мы довезти груз. Некоторые олени из оставленных вчера вечером с трудом дошли до ночевки.
Печально я иду на лыжах вдоль утесов, поглядывая на тянущийся по другому берегу караван, и размышляю о будущей нашей судьбе. Если Ионле не захочет дать оленей, то мы не только не пойдем на Большой Анюй, но даже и назад сможем выбраться, лишь пригнав сюда за грузом аэросани.
Но не успели мы пройти и полутора километров, как вдруг с утеса мне навстречу спускается Укукай с каким-то мальчиком. Оба они идут на чукотских лыжах – так называемых вороньих лапках, похожих на теннисную ракетку с решеткой из жил. На таких же, несколько больших, индейских лыжах ходят в Канаде. На них нельзя скользить по снегу, но хорошо подниматься в гору или ходить и работать в густом лесу.
Несмотря на антипатию, которую мы все питали к Укукаю, я принял его почти за ангела-избавителя, спускающегося к нам с небес. Ведь он при нашем отъезде из Чауна был послан вперед, чтобы найти проводника Вео и затем проехать в стойбище Ионле и проверить подготовку нашего дальнейшего транспорта.
Я радостно приветствую Укукая и тороплюсь узнать от него новости. Он не особенно многословен. Вео откочевал далеко на север, по слухам, не хочет ехать с нами, и Укукай, проехав 400 километров, не мог его догнать. Ездовые олени Ионле стоят всего в семи-восьми километрах, и сам хозяин приехал вчера с юга, издалека, из гор, где у него отдельно пасутся остальные олени.
Второе известие меня несколько утешило. Но пройти восемь километров с нашими оленями мы за один день не сможем, и я решил остаться здесь; пусть Ионле, раз он везет нас дальше, возьмет груз отсюда. Укукай может отправиться к Ионле и уговориться с ним, а наши олени пока отдохнут.
Часов в двенадцать дня ушел от нас Укукай, но тщетно мы ждали до вечера известий от него. Только на следующий день Лейвутегын, который также ходил к Ионле, вернулся с неприятным сообщением: Ионле категорически отказывается дать оленей и предлагает нам своими средствами добраться до его стойбища. Укукай, конечно, предпочел не возвращаться с такими новостями.
Что же делать, пришлось скрепя сердце собираться. Чтобы возможно облегчить передвижение, мы оставили здесь ярангу чукчей, их груз и даже шесть нарт из числа наших, но и это не помогло: все-таки несколько нарт пришлось бросить дорогой.
Как все эти дни, я шел пешком, вдоль утесов. В восьми километрах от ночевки я увидал вдали от речки, у склона гор левого берега, три яранги и большое стадо оленей. Еще две яранги стояли на холме, на правом берегу.
В кустах у речки возились две чукчанки и чукча – добывали дрова. Я решил подойти к ним и узнать новости – ведь мне также нужна «пыныль», как и каждому чукче. Но представьте мое удивление, когда в дровосеке я узнал Ионле. Вместо какого-нибудь работника сам Ионле, богач, владелец двух тысяч оленей, добывает дрова для своей яранги.
Встретились мы по лучшим чукотским правилам: я сказал «я пришел» («тьетьяк»), а Ионле ответил «и». Но дальше, хотя я твердо знал, что никакие серьезные разговоры сейчас недопустимы, что сейчас можно говорить только о пустяках, я все же не вытерпел и спросил: «Сколько у тебя здесь грузовых нарт?» – «Пятнадцать». – «Как, ведь ты говорил о тридцати?» Но тут я сразу прикусил язык и прекратил расспросы.
Оказалось, что ближайшие яранги на холме принадлежат Рольтыгыргыну и Укукай там. Мы с Ионле поднялись на холм – надо было узнать у Укукая хотя бы час решительного разговора, если он ничего не выяснил до сих пор.