В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945
Шрифт:
Глава 6
1 января 1943 года из-за новогоднего праздника было в лагере в основном нерабочим днем (работали лишь повара, истопники, уборщики и некоторые другие). На воле царил легкий морозец, и на земле лежал тонким слоем снег. Никто в нашем бараке не поздравил друг друга с наступившим Новым, 1943 годом. Рацион и «меню» казенного питания оказались, несмотря на большой для всех людей праздник, такими же, как и в будничные дни.
Для меня день прошел главным образом в прогулках по территории лагеря с Михаилом Бровко. Опять зашли к его земляку-одесситу, поделились мнением о вчерашнем концерте, который зрителям понравился, но вызвал недовольство
В том же бараке я разговорился с пожилым пленным, работавшим на складе обмундирования и обуви, которым заведовал уже упомянутый фельдфебель Кинто. Случайно выяснилось, что тому пленному крайне необходим для правки бритвы широкий ремень, а у меня такой ремень имелся и бесполезно лежал в вещевом мешке. Я поинтересовался, чем бы он мог расплатиться за ремень. Мы договорились, что завтра он постарается достать со склада нужные мне шинель и пилотку в обмен за ремень. Я попросил, чтобы вещи, во-первых, были достаточно теплыми и новыми и, во-вторых, примерно такого цвета, как наши красноармейские гимнастерки, а не перекрашенными.
Утром 2 января 1943 года в нашей мастерской ее главный – немецкий шеф, русский шеф и старший переводчик Воробей, другие немецкие сотрудники и одновременно наши охранники поздравили всех пленных с наступившим Новым годом и пожелали пленным счастливого возвращения на родину после «скорого окончания войны».
Главный шеф и другие немецкие сотрудники были на новогоднем концерте, который им очень понравился, но они не знали, что я и Михаил были там артистами. Это сообщение их обрадовало, и все они нас похвалили, сказав, что мы подняли престиж мастерской и ее руководства перед комендатурой лагеря. За это нас угостили – каждого – тремя очень вкусными яблоками, которых мы давно не ели. Вечером, отдав ремень и старые шинель и пилотку «покупателю», я получил совершенно новую французскую шинель и пилотку цвета хаки. Вещи, как я и хотел, оказались зеленого цвета и сшитыми из толстого сукна. По покрою шинель напоминала прямое гражданское пальто с двумя внутренними нагрудными карманами и двумя наружными по бокам. Кроме того, с боковых сторон имелись прорези, куда можно было погружать руки для обогрева.
Теперь в новом обмундировании я выглядел совсем молодцом, и лагерные часовые, если бы не ярко-красные долбленые колодки, вполне могли принимать меня за французского военнопленного, поскольку на одежде не было знака «SU». Конечно, этот знак следовало немедленно нанести, но я решил пока воздержаться от этого до первого замечания немцев, которое, впрочем, так и не последовало. Товарищи по мастерской похвалили мою новую одежду.
16 января Марат и я снова «спикировали», как у нас выражались, на бурт с картошкой. В больших карманах моей новой шинели мне удалось унести «законные» и дополнительно прихваченные с поля 16 картофелин, из которых большую часть я отдал Михаилу Бровко. Растроганный этим, он заставил меня взять на добрую память его немецкий алюминиевый котелок с такой же крышкой, на которой можно было размещать второе блюдо. А я отдал ему свой красноармейский.
В воскресенье, 17 января, в нашем бараке опять организовали «общее собрание» и раздали несколько экземпляров газеты «За Родину», а также новой русской газеты «Заря», выходившей под девизом «Трудящиеся всех стран, объединяйтесь для борьбы с большевизмом!». Ответственным редактором газеты был как будто Н.В. Гранин. На первой полосе одного из номеров красовался большой портрет генерала A.A. Власова в советской военной форме, но без петлиц. Под портретом была статья об этом «видном бывшем советском генерале». На другой полосе
Уже упоминавшийся руководитель лагерной группы агитаторов прочитал «Обращение» вслух, давая собственные комментарии. Целями комитета были объявлены: свержение Сталина и его клики, уничтожение большевизма; заключение почетного мира с Германией и создание в содружестве с Германией и другими народами Европы «новой России без большевиков и капиталистов». Красноармейцев и всех русских людей призывали к переходу на сторону «действующей в союзе с Германией Русской освободительной армии (РОА)». Замечу, что в Германии я почти ни разу не видел публикации, где бы содержалась критика в адрес В.И. Ленина. Чаще всего о нем вообще ничего не писали. Критиковали и проклинали в основном И.В. Сталина.
Собрание закончилось призывом к военнопленным поддержать «Обращение» и записаться в РОА.
Между тем в немецких газетах я почти ежедневно читал очень тревожные для немцев сводки с театров военных действий. Особенно бросались в глаза сообщения, что «крупные германские войсковые формирования во главе с генерал-лейтенантом Ф. Паулюсом, окруженные Красной армией в районе Сталинграда, в условиях жесточайшего холода, недостатка боеприпасов, топлива и продовольствия мужественно отбивают беспрерывные атаки противника, совершенно не считающегося со своими огромными потерями». Отмечалось, что противник имеет большое численное преимущество в живой силе и артиллерии, а также в танках.
В нашей мастерской и вообще в лагере немцы пришли от этих сообщений в уныние. Мой собеседник и покровитель Ганс тайком от своего начальства расспрашивал меня, какого я мнения об исходе этой войны. Я ответил, что пока не могу сказать ничего определенного.
В оперативных сводках отмечалось усиление налетов англо-американской авиации на города и промышленные объекты Германии, сообщалось о больших жертвах среди населения. А газеты, выходившие в Германии на русском языке, почти не давали об этом сообщений, вероятно опасаясь, что соотечественники не станут откликаться на призывы о вступлении в ряды РОА.
Вскоре по вечерам в бараки стали заходить фельдфебель из Особой команды, агитатор и писарь из отдела регистрации. Эти люди по заранее заготовленному списку вызывали к себе на беседу бывших артиллеристов 18–35 лет. Особенно их интересовали зенитчики. Их собирались направлять в качестве вспомогательного персонала на огневые зенитные точки на военные и особо важные промышленные объекты Германии, Норвегии, Дании, Голландии, Бельгии, Франции, Чехии и других оккупированных немцами стран. Всем обещали пищевое и другое довольствие, как и немецким военнослужащим.
Вызвали и меня. Увидев, что в данных обо мне не значится, каким конкретно артиллеристом я был, меня спросили об этом. Сообразив, что сейчас эти люди вербуют пленных на военную службу в германских войсках противовоздушной обороны, я соврал, что находился в противотанковой артиллерии в составе танковой бригады, номер которой указан в моем личном деле. Приняв во внимание мой ответ и то, что я очень худ и слабосилен, меня отпустили с миром. А некоторых артиллеристов – не зенитчиков, но имевших солидную комплекцию, рослых и физически сильных – включили в список «изъявивших желание добровольно служить в германской зенитной артиллерии в качестве вспомогательной рабочей силы» (в частности, подносчиков снарядов). В нашем бараке таких «желающих» оказалось пятеро, и их скоро отправили в Норвегию, где почти все они сложили голову.