В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945
Шрифт:
Оказалось, что постоянным местом работы Фридриха являлась городская канализационная станция, за которую он отвечал, а на погрузочно-разгрузочные работы на станции он был обязан являться только по вызову Штайнорта. Позже к себе на станцию, по моему совету, Фридрих взял моих близких друзей – Андрея Яковлевича Маркина из Новосибирска и Василия Андреевича Серегина из Тулы. Они трудились там почти до конца плена.
…Фельдфебель уехал, оставив нас под охраной часовых – Куле и Нойберта. Наконец Штайнорт изволил позвать меня, поманив пальцем, и объяснил, что нам делать. Надо было загрузить в стоявшие на железнодорожном пути два вагона (точнее – полувагона) деревянными бараками, сложенными на земле. Руководить работой он поручил Фридриху. Мне следовало помочь ему разделить людей на четыре группы: две –
Сам же Штайнорт показывал «нижним» группам, в каком порядке разбирать штабели и как доставлять детали для погрузки. Но ему не понравилось, что каждую балку носят не два человека, а трое. Он было начал кричать по этому поводу, однако на его крик никто не обращал внимания. Я заявил Штайнорту, что все пленные сильно истощены и не могут работать интенсивнее. Вот если бы он организовал нам дополнительное питание, это помогло бы делу. Штайнорт ничего не ответил, но потребовал, чтобы мы закончили работу к 17 часам. Штайнорт перестал нас подгонять, но наблюдал, не ломаем ли мы детали и узлы бараков.
Здесь же хочу отметить, что во время погрузок и выгрузок наиболее тяжелыми и неудобными для переноски были элементы крыши бараков – длинные плиты из множества узких и тонких поперечных досок, покрытых рубероидом, – они изгибались посредине. Их таскали восемь человек, хотя вполне могли справиться четверо, а мы с Толей Гудовичевым из любопытства, когда немцы не видели, легко пронесли эту плиту вдвоем. Но мы не хотели стараться ради наших врагов.
В один из дней Штайнорт стал всячески преследовать тщедушного пленного Семена Плехова, страдавшего геморроем. Он часто отпрашивался у часового в уборную и подолгу в ней находился. Штайнорт заметил это и несколько раз накричал на Сеню, обзывая его наглым ленивцем, но тот не реагировал на крики шефа. После обеда дело дошло до того, что Штайнорт не выдержал и, зажав кончиками пальцев нос, подошел к уборной и вытащил оттуда Сеню с спущенными брюками, ударил его по голове кулаком. Сеня упал на землю и получил еще удар в спину, после чего дважды матерно выругался.
Увидев поверженного Сеню, все пленные прекратили работу, а я и часовой Шлихт, обозлившись на Штайнорта, тоже стали кричать на него, что он не имеет права бить пленного, Шлихт оттолкнул Штайнорта от Сени прикладом винтовки. Штайнорт опешил от этого и впал в истерику, угрожая Шлихту уничтожить его «за действия, недопустимые для немца». В этот момент многие пленные, похватав колья, доски и мелкие детали бараков, а также камни с земли, устремились к Штайнорту с дикими криками и угрозами «прикончить этого фашистского гада».
Дело принимало скверный оборот, и мне пришлось вступиться за Штайнорта, попросив товарищей проявить благоразумие и выдержку. Я объяснил Штайнорту, что Сеня мучается геморроем и только по этой причине должен часто отлучаться с работы. И прежде чем наказывать больного, надо было подойти ко мне и все выяснить. Штайнорт понемногу успокоился и ушел, доверив нас Фридриху. Наши ребята продолжили работу.
Штайнорт не пожаловался своему начальству ни на нас, ни на часового Шлихта, который, как оказалось, попросил у Штайнорта извинения за невыдержанность в том конфликте. Штайнорт стал заметно лучше обращаться с пленными, и особенно со мной. В дальнейшем работы на станции происходили спокойно, устраивались частые и продолжительные перерывы для отдыха. Но с тех пор пленные между собой всегда обзывали Штайнорта матом и дали ему самое скверное прозвище Х…еглот.
При холодной погоде и особенно зимой мы разжигали костры, чтобы погреться и посушить намокшие рукавицы и шинели. Наиболее активные товарищи тайком совершали «налеты» на соседний склад – пакгауз, чтобы стащить оттуда пшеницы или еще чего-либо для еды, а до конца октября бегали на поле за картофелем, который потом варили у себя в лагере, используя принесенные со станции брикеты каменного угля и мелкие дровишки.
Следующее событие в нашей в целом однообразной жизни случилось в выходной день. В этот день с утра – до предстоявшего мытья в душе – пленные отдыхали и занимались разными делами. Кое-кто играл в карты и даже в самодельные шахматы и шашки. Кто-то мастерил для
На плацу разместился духовой оркестр, исполнивший государственный гимн «Германия, Германия превыше всего» и гимн нацистской партии «Хорст Вессель». После этого один из высших военных чинов стал произносить речь. Я подумал, что, возможно, на плацу солдаты принимают присягу, о чем сказал стоявшему рядом Гудзю. Услышав слово «присягают», сорб Билк встрепенулся и подтвердил: «Да, присягают, присягают». Оказалось, что это слово является одинаковым и в русском, и в сорбском языке.
Действительно, солдаты вслед за каким-то большим командиром начали медленно и громко произносить хором слова присяги. И тут церемонию принятия присяги неожиданно прервали: двое пожилых солдат вдруг упали на землю и остались лежать, пока к ним не подошли с носилками медики, которые одного из упавших унесли, а другой все же встал и присоединился к стоявшим солдатам. По поводу происшедшего часовой Билк сказал, что, вероятно, эти два солдата таким способом протестовали против войны и вообще нацистского режима в Германии. И возможно, выходка смельчаков не останется без последствий.
На следующий день нашу рабочую команду направили в город на новое место – в военный городок. Накануне об этом нам сообщил фельдфебель Хебештрайт, уточнив, что обед туда будут привозить повара и уборщик на телеге. Нам надо было захватить с собой котелок и ложку, а в последующие дни котелки нам уже не понадобятся, поскольку для каждого выдадут штампованные металлические миски. И уже скоро комплект таких мисок доставили на кухню к поварам. Но котелки нам все же были необходимы, когда мы сами готовили на печке в лагере горячую пищу или чай.
Военный городок, как я уже упоминал, располагался немного южнее товарной станции – на Казарменной улице. В этом городке находился очень большой, покрытый зеленой травой плац с подземными укрытиями и различными сооружениями, а также наземными устройствами для обучения солдат военному делу и для занятий спортом. По всему периметру плаца располагались серые четырех-пятиэтажные кирпичные казармы, учебные помещения, клуб, медико-санитарная часть с поликлиникой, небольшой, но уютный санаторный корпус для солдат, выздоравливающих после ранения, различные мастерские и другие здания. Перед домами росли раскидистые деревья, плющ и цветы. Везде было чисто и тщательно убрано.
Штайнорт и Томшке подвели нашу колонну к длинному, построенному из кирпича зданию с бетонным полом и традиционной для немцев крышей из красной черепицы. Оно размещалось на южном краю городка. Штайнорт объявил, что это здание будет нашим базовым помещением на время работы в военном городке. В нем мы могли оставлять свои вещи, обедать пищей, привезенной из лагеря вместе с мисками, и отдыхать.
Затем к нам подошли пятеро немолодых цивильных (гражданских) немцев в синих рабочих коротких куртках. Все подошедшие сначала поздоровались с нами по-немецки, а потом, к нашему удивлению, один из них громко поприветствовал нас по-русски: «Добрый день!» Вслед за ним то же самое произнесли и другие, кроме пятого – маленького роста и с огромной шишкой на голове, – который произнес приветствие по-немецки. Оказалось, что четверо были сорбами, звавшимися Юрий (первый) и Юрий (второй; был еще потом и Юрий третий), Якоб и Йохан, а пятый – немцем Райнхольдом, которому наши ребята тут же дали прозвище Шишкан. И все эти сорбы и немец проявили себя, не побоюсь сказать так, очень порядочными людьми. Многие из нашей рабочей команды были обязаны им, может быть, даже жизнью.