В никуда
Шрифт:
***
На случай Апокалипсиса, либэ,
Я спрятала под ковриком ключи
От всех дверей, которые могли бы
Спасти тебя. Не надо. Помолчим.
Нормально всё – и всё пока что ровно,
Но если вдруг решишься уходить,
Твой поцелуй, свернувшийся в укромном
Углу под сердцем – брошкой на груди,
Я не отдам обратно. Либэ, тише,
Следы с песка сметёт взрывной волной.
На случай Апокалипсиса, слышишь,
Я притворюсь, что ты всегда со мной.
***
Они
Слезинки–капли.
И обжигали, как огонь,
Но небом пахли.
А я смотрелась в облака,
Смешно и мило,
И пальцы прятала в рукав –
Теплее было.
А мир юлил большой юлой –
Волчок в полоску.
Мне было донельзя светло –
Светло и просто.
Мост простирался через гладь,
Неумолимо.
А мне бы вечность так стоять
С тобой, любимый, –
Чтоб так туман со всех сторон,
Чтоб небом пахло,
Чтоб мы собрали на ладонь
Дождинки–капли,
Чтоб мир крутил свою юлу,
Чтоб дрожь по коже…
Чтоб я сказала, что люблю,
И ты – что тоже.
***
Она глядит в мои глаза –
Туманно–сумрачная вечность.
Размытый день, дождливый вечер,
Устали руки, зябнут плечи,
Так много хочется узнать.
Так много света впереди
И лишь один конец тоннеля –
Мы все там будем. Давит келья.
Я не хочу в плохое верить.
Я знаю, что в конце пути:
Огонь. Вода. И трубы – медь.
Рожденье. Смерть. Судьба и пепел.
Жара, дожди и пыльный ветер.
И я оставлю всё на свете,
Чтоб для тебя пожить успеть.
***
В бредовой смеси дыма, сна и яви,
В истерике асфальта и бетона –
Ты будешь исключением из правил,
Я буду нарушением закона.
Сплошною пеленой слепого ливня,
Тропинкой под скользящими шагами –
Ты будешь мне моей реальной жизнью,
Я буду всем, что дальше будет с нами.
В изысканно запутанных ресницах,
В полосках туши на раздетой коже –
Я буду тем, что и должно случиться,
Ты будешь тем, чего не быть не может.
В истерике асфальта и бетона,
Взорвавшейся мелодией волшебной –
Мы будем нарушением закона
Под грифом «совершенно совершенно».
***
Стоп. На этой улице зима
Щурится за первым поворотом.
Лечь бы прямо здесь и задремать
На дороге снежной у кого-то.
Брось, чего смеяться, всё пройдёт,
Торопиться – только всё испортить.
Лечь бы прямо здесь на сизый лёд
Сливочными буквами на торте.
Слушать приближение шагов,
Кремом налипая на подошвы…
Стоп. Когда не видно берегов –
Ты в открытом море, что уж проще.
…Бьюсь в плечо, как робкая волна.
Может, всё же хватит антидота?!
Побежали! Где-то там – весна
Бродит за последним поворотом.
***
Решётка кровати расчертит границы,
Молчанье – унылый мотив.
И ты приручил большеглазую птицу,
Зачем-то её полюбив.
Садилась на плечи, клевала с ладошки
Остатки обеда и хлебные крошки,
Доверчиво глядя в глаза.
Но хмурилось небо, как будто бы знало –
Каким бы хорошим ни было начало,
Оно лишь начало конца.
И крылья тихонько ложились на полку,
А если летать – то всегда втихомолку,
То только по дому летать…
И хмурилось небо, где тучами плыли
Рассказы о том, что когда приручили –
Уже не хотят отвечать.
И хмурились звёзды – им вечно не спится!
И ты пристрелил большеглазую птицу.
***
Февраль.
Давай.
Чернил и плакать.
Я правда в норме, если вкратце.
А в рифму было б слово «слякоть»,
Но – честно! – не до Пастернака,
Хотя бы до себя добраться!
Февраль.
Смотри
Cо всей отвагой
В мои глаза не-цвета–неба.
Он был живой, а не Живаго,
Он был… А кажется, что не был.
Он был.
Молчи.
Я тоже буду.
И, знаешь, больше не позволю,
Ломать свою же веру в чудо…
Февраль.
Последний месяц боли.
***
С.Д.
Я как пленница Крита. Сбежать, утонуть, проснуться –
Не удастся никак. Ни к чему удивлённо охать.
Ты не верь в то, что видишь: трудно ли улыбнуться?
Ты не злись на меня – мне действительно очень плохо.
Эта маска вросла. Нет в улыбке ни капли фальши,
Но живое внутри ладит петли к крюкам от скуки.