Шрифт:
Купальская дочка
І
Когда вы умираете, рождаемся мы…
Кто сказал, что папоротник цветёт в ночь на Ивана Купалу? Глупые, глупые люди. Оттого-то вы его никогда и не найдёте. На Купалье он уже отцвёл, спрятал свою волшебную силушку под широким листом и ждёт добычу. Никогда ещё цветок папоротника не сорвал человек, чтобы осуществить мечту о богатстве. Кто найдёт цветок – погибель приблизит.
В купальскую ночь, когда вы будете умирать, отыскав заветный цветок,
***
Костёр давно перестал мелькать среди деревьев, да и голосов почти неслышно. Гулянья остались позади. Чаща окутала молодую пару своей влажной, прохладной плотью, закрывая верхушками деревьев небо. В сумерках лес казался сказочным, загадочным, наполненным таинственными звуками и шорохами. Пахло мхом и прелой листвой, замешанной на сосновом эликсире.
Мария отставала, словно пряталась за плечи Ивана. Идея прогуляться по ночному лесу ей не пришлась по душе с самого начала, но разве Иван послушался? Ему хотелось приключений.
– Говорят, кто его найдёт, будет сказочно богат. Свадьбу сыграем всем на зависть! – улыбнулся Иван, обернувшись к подруге.
– Ну и дурачок ты, Ванюша. Если б это было возможно, уже давно кто-то сорвал бы. Сказки всё это, – нарочито легко сказала Мария, хихикнула и обернулась, всматриваясь в плотную темноту, смыкающуюся густыми кустами за её спиной.
– Сказки не сказки, а не зря же это кто-то придумал. Зачем-то люди это рассказывают.
Ваня отпустил Машину руку и шагнул в сторону, погрузившись по пояс в густую листву папоротников.
– Чёрт его знает, как этот цветок выглядит, – пробормотал он едва слышно и пнул листья ногой, нагнулся и развёл их в стороны, всматриваясь в темноту.
– По-моему, он светиться должен, цветок этот, – прошептала Мария, услышав треск веток за спиной. – Вань, пошли отсюда. Страшно мне. Мало ли кого тут носит по ночам.
– Лосей! – засмеялся Иван и пустился бежать, ломая под собой сочные листья.
Мария боязливо метнула взгляд в сторону и жалобно запричитала, собираясь догнать парня:
– Ваня, стой! Дурак!
В этот момент что-то вонзилось в её лодыжку и обожгло ногу резкой болью. Мария вскрикнула, не удержалась и упала на колени, упёршись ладонями во влажный мох.
Иван обернулся, подскочил к подруге, помог подняться.
– Что случилось?
Мария провела рукой по ноге и ощутила липкую жидкость.
– Поранилась обо что-то. Пошли назад, я тебе сразу говорила: дурацкая идея с этим папоротником.
Слегка прихрамывая она двинулась в сторону тропинки, ведущей из леса. Иван последовал за ней.
Когда пара скрылась из виду, в том месте, где упала Мария, появилось едва заметное свечение. Среди густых, раскинувшихся по всей поляне листьев, один папоротниковый букет развернулся, обнажая плотный пурпурный цветок. Полупрозрачная оболочка сомкнутого бутона будто вибрировала, переливаясь розовыми оттенками. Листья вокруг зашелестели, затрепетав в ожидании чуда. Бутон вытягивал вверх длинную ножку-стебелёк, стараясь поднять своё сокровище как можно выше. Лесная поляна стала заполняться приторным, сладким ароматом.
Тем временем бутон налился соком и вырос в размерах настолько, что, казалось, стебель вот-вот надломится. Но нет, он крепко держал своё сокровище в утробе, как мать держит в своей младенца. Шуршание, шум и топот заполнили всю поляну, замельтешив едва различимыми в темноте тенями стволы деревьев. Отовсюду доносились крики, карканье, хохот, вопли, будто бы целая толпа умалишённых сбилась в кучу и скакала по ночному лесу.
Цветок вырос до размеров крупной дыни, стал раскачиваться в такт безумной пляске, завибрировал, затрясся, а потом разом выплюнул на землю что-то большое, скрюченное, как неоперившийся птенец, обмазанное кроваво-белёсой слизью. И тотчас гул стих, словно и не было дикой пляски теней на поляне. Лес замер, будто наблюдал за тем, что случилось.
А на земле лежало скрюченное, трясущееся существо не больше новорождённого младенца. Темнота прятала его от любопытных глаз, а листья папоротника заботливо прикрывали, чтобы никто не смог навредить беззащитному созданию, пока оно не набрало силы.
IІ
Поедая твою плоть, я возрождаюсь с новой силой.
Как утренняя роса накормит утренней свежестью жаждущий цветок, так кровь твоя напитает мои жилы. Расти, расти, силушка, не по дням, а по часам. Крепни, крепни моё телушко, силы мне свои отдай.
***
Жёлтое зарево разлилось над лесом, разгоняя проклятую тьму. Даже птицы ещё песни не запели, как вздохнули лесные дебри и вытолкнули из своих недр создание новорождённое.
Маленькое озеро на краю опушки наполовину покрыто ряской. Затянуто-укутано травой. Ни единого звука, ни ветерка не нарушает спокойствия водной глади. Даже высокая трава не колышется, замерев, словно на картине живописца. Низко-низко по земле стелется плотный болотный туман, парным молоком разлитый по округе, скрывающий всех и всё.
На берегу лесного озера стоит избушка. Старая, приземистая, едва от земли приподнятая. Не избушка – землянка, мхом поросшая. Белёсый туман скрывает её по самую крышу.
Зашевелилось существо, недавно рождённое в недрах цветка папоротника, вдохнуло воздух всей грудью, с хрипом наполняющий слабые лёгкие, и вытянуло вперёд слизкие, покрытые зелёными пятнами тонкие пальцы. Уцепилось за траву и подтянулось на слабых руках. До зари зрела новорождённая тварь в недрах леса, выросла, вытянулась, больше аршина в длину стала. Узкой змеёй медленно ползла по высокой траве, тяжело переваливая тощее полупрозрачное брюшко через высокие кочки, помогая себе толстым, словно у рыбы, хвостом. Куски чешуи слизкими ошмётками отваливались, цепляясь за растительность, выстилая за тварью кривую дорожку.