В ночном небе Сталинграда
Шрифт:
Но однажды в полку появился веселый, энергичный капитан в коверкотовой гимнастерке и хромовых сапогах в гармошку. Он бродил по коридорам штаба, заглядывал в казармы, весело заговаривал с летчиками. И... не требовал личных дел. Мы сразу поняли, что это не совсем обычный "купец". Действительно, скоро поползли слухи, что капитан Карманов формирует эскадрилью для боевой работы под Сталинградом, делая при этом предпочтение... нам, сержантам. Неужели, правда?
Да, это было правдой. Наконец-то повезло! Я тоже зачислен в эту эскадрилью!
Ранним сентябрьским
Проплыли под крылом волжские города Ульяновск, Сызрань, Саратов, зеленые холмы Жигулей. И вот уже на горизонте, перечеркнув голубую даль, повисли два ядовито-черных столба дыма, Это в прифронтовом Камышине горели цистерны с нефтью. Здесь уже побывали фашистские бомбардировщики.
Чем ближе город, тем шире и зловеще расползается над степью дым. Уже видны у его основания всполохи пламени, дожирающего сооружения речного порта. Ведущий прижал девятку почти к самой земле, прибавил скорость. Через несколько минут наши самолеты, совершив посадку на Камышинском аэродроме, были рассредоточены по его окраинам и: замаскированы.
Аэродром тоже только что обработали "юнкерсы". Часть поля изрыта воронками, поодаль догорает истребитель И-16. В знойном неподвижном воздухе висит запах гари, раскаленного железа и тротила.
От беззаботно-радостного настроения, не покидавшего нас во время всего полета над Волгой, не осталось и следа. Мы молча и сосредоточенно работаем у самолетов, затем роем неподалеку от них щели для укрытия.
Незаметно подкрались сумерки. Сердце сжимается в предчувственной истоме: а вдруг этой ночью и начнем? Скорее бы!
Но наш командир, капитан Карманов, поручив своему заместителю младшему лейтенанту Лебедеву руководство эскадрильей, надолго улетел в штаб фронта для, кок он выразился; согласования плана предстоящих боевых действий.
Ждем. Проходит день, второй... Рядом, в тридцати минутах полета, насмерть стоит окутанный дымом пожарищ Сталинград. Гул сражения у волжской твердыни слышен за сотню километров. Сталинградское небо превратилось в арену ожесточенных воздушных схваток. И только мы по-прежнему пребываем в состоянии затянувшейся подготовки к боевым действиям. Нервничаем. Пока это проявляется у нас только в шутках, репликах. Аркадий Чернецкий, с первых дней захвативший среди нас своеобразное лидерство в юморе, как-то, глядя на строй наших бомбардировщиков, направляющихся к Сталинграду, совсем не весело роняет:
– Порядочная авиация летает, а беспорядочная ждет указаний...
Возвратился наконец из своего полета к начальству капитан Карманов. Собрал нас и сообщил, что эскадрилье поручено заниматься... связной работой. Опять не то! До чего же обидно!
Но через несколько месяцев нам все-таки повезло: поступил приказ о расформировании нашей эскадрильи связи, а ее личный состав вместе с самолетами передавался в боевой полк ночных бомбардировщиков;
Вот теперь-то, подумалось, для нас начнётся по-настоящему фронтовая жизнь, полная тревог и лишений, смертельной опасности .
Но... В районе
Но вот однажды... Еще днем узнал: в плановую таблицу боевых вылетов занесен и наш экипаж - лейтенант В. И. Лебедев и я, его штурман.
Наконец-то!
Как ни ждал этого момента, а он все-таки пришел неожиданно. Поначалу сильно заволновался. Гулко заколотилось сердце, стало вдруг жарко и как-то неуютно в меховом комбинезоне.
Однако волнение улеглось, едва мы с Лебедевым начали готовить свой самолет к боевому вылету. А когда до него остались уже считанные минуты, к нам подошел командир эскадрильи старший лейтенант Н. В. Руднев и его штурман старшина Н. Г. Рачковский. Они были чем-то неуловимо похожи друг на друга оба крупные, степенные, широколицые.
– Ну что, молодежь, готовы к первому боевому? - спросил Руднев.
– Готовы, товарищ старший лейтенант, - ответил Лебедев.
– Пойдете за нами, - деловито пояснил комэск, - с интервалом в десять минут. Будьте все время начеку. В случае еще большего ухудшения метеоусловий немедленно возвращайтесь домой. Понятно?
– Так точно...
– Через час, - вступает в разговор уже Рачковский, - на аэродроме будет работать прожектор в режиме светового маяка. Выходить от цели на него.
– Понятно.
– Ну и добро, - заключает инструктаж Руднев. Потом поочередно хлопает Лебедева и меня по плечу, подбадривает: - Все будет в порядке, ребята!
И вот мы уже в воздухе. Еще до подхода к линии фронта слева впервые увидели темнеющую громаду разрушенного Сталинграда, во многих местах подсвеченную заревами пожарищ. Там, внизу, густо роились огненные трассы пулеметных очередей, пульсирующими всполохами частили осветительные ракеты. Израненный город жил и боролся.
Через двадцать минут полета я уже распознал в темноте район нашей цели - северо-западную окраину поселка Городищи. На секунду даже мелькнула мысль: уж больно все складно у нас получается. И вышли на цель безошибочно, и фашисты почему-то молчат. К добру ли?
Но вот у гитлеровцев, видимо, не выдержали нервы. По звуку мотора идущего где-то впереди нас самолета комэска с земли ударила одна зенитная установка, потом другая... Но Руднев все же прорвался к цели, точно сбросил свои бомбы и тут же отвалил.
А мы пока еще на подходе. Идем ровно, ни на градус не отклоняясь от курса. И в этом, как вскоре оказалось, была наша главная ошибка - мы совершенно забыли о противозенитном маневре, за что были почти тут же наказаны,.
...Свесившись за борт, я уже хорошо видел, как в том месте, куда только что сбросил бомбы Руднев, разгораясь, потянулись вверх языки пламени. И тут ослепительная вспышка, сопровождаемая резким хлопком, заставила - меня отпрянуть, сжаться. Наш самолет вдруг качнулся, на мгновение будто бы замер на месте, а потом начал зарываться носом вниз. Потянуло гарью. Мотор зачихал.