В одном старом городе
Шрифт:
Смотрительница башни пила свой утренний кофе, глядя в чашку, которую держала на коленях. Ей надоел этот ни для чего не пригодный вид, открывающийся за перилами. Она уже много месяцев не спускалась вниз на церковную площадь и давно отказалась бы от этого места, если бы отцы города не приняли решения предоставить в ее распоряжение лебедку. С помощью этой лебедки она опускала
— Вот, значит, как выглядят эти пчелы, когда садятся на соцветья липы, — сказала она.
Дались ей эти пчелы, подумал он, и был рад, когда она его спросила:
— Хотел бы ты жить со мной здесь, наверху?
Он хотел бы.
— Чтобы ты была рядом и эта даль перед глазами!
Одновременно он подумал об открытиях, которые еще не сделал в свои пятьдесят лет, и усомнился, сможет ли он сделать их с этой башни. Но она была так благодарна, что он не отказался жить с ней наверху, и снова обняла его. Он увидел, как смотрительница башни сплюнула, но это могла быть просто косточка из вишневого пирога, который она ела.
— Теперь я вижу Тюрингские горы, — сказала молодая женщина, — хочешь верь, хочешь нет!
Не было ли в этом скрытого намека? Или он слишком чувствителен сегодня? Почему он должен ей не верить? Он тоже видит их, как и она, так по крайней мере он сказал. И когда пристально всмотрелся туда, где она видела горы, ему на самом деле показалось, что он различает их где-то там, внизу, если это только были не облака…
При спуске он молчал. Ему не давали покоя мысли о пчелах и горах. Он вспоминал, достаточно ли убедительно притворялся, и думал о том, что ему уже самое время начать делать свои открытия. И теперь она напрасно ждала его поцелуев в темных нишах.
В кафе, куда они зашли наконец поесть, к нему после первой чашки кофе вернулась та веселость, которую он ощущал ранним утром. Они шутили друг с другом, фантазируя о том, как они будут жить наверху, на башне святого Петра.
— Нет, пожалуй, ничего не выйдет, — сказала она.
— Почему же?
Его чувствительность пробудилась вновь. Может быть, она вспомнила о том, как он тяжело дышал, когда они поднимались на башню?
— Ничего не поделаешь, — ответила она, — представь себе, у меня начнутся схватки и надо будет очень спешить!
— Ты не веришь, что я на руках снесу тебя вниз? — Он даже бровью не повел, сказав это. Она была тронута, сжала его руку. А он подумал, что все хорошо обошлось, вполне хорошо.
Ему захотелось выпить стаканчик вина, и он поискал глазами кельнершу, которая их обслуживала. В старом подвале конюшни, приспособленном под кафе, было три или четыре кельнерши.
— Не она ли это стоит позади в розовой блузке?
— Да, эта!
Он подозвал кельнершу и, когда она подошла, увидел, что на ней не розовая блузка, а белая, белая в больших красных горошинах. Он испугался и перевел взгляд на свою молодую жену. Ему почудилось, будто она все время исподтишка наблюдала за ним. Однако сейчас она смотрела в сторону, и он не был уверен, не отвела ли она глаза нарочно, как делают, когда не хотят видеть поражения другого.
Все время, пока они пили вино, эти вопросы мучали его. Он снова замолк и подумал: что, если это и есть те открытия, которые ему теперь суждены?
На обратном пути из города он то и дело украдкой посматривал на свою молодую жену. Ему хотелось верить, что все осталось по-прежнему, что она радуется поездке, но когда она заговорила о своих впечатлениях от старого города, он почувствовал себя задетым.
Позднее он утешал себя мыслью, что ничто, даже ребенок, не скрепляет брак так прочно, как совместная работа, а она-то ведь у них была, действительно была, и все же он возвращался из старого города менее уверенным, уже без торжествующего чувства, с которым туда въезжал.