В одной стране: Заговор обреченных. Три года спустя
Шрифт:
Все покидают зал, в том числе Баст, Марк, Файн, Коста.
К Ганне подходит Христина.
Христина. Ганна, Совет моей партии поручил мне сообщить вам: в наших руках есть факты, уличающие одного из крупнейших политических деятелей нашей страны в подготовке покушения на вас. Он агент иностранного государства, его имя будет сообщено Центральному Комитету компартии и министру общественной безопасности, как только все имеющиеся факты будут подтверждены.
Ганна.
Христина. Но мы уже нашли их…
Ганна. Что ж, и это неплохо. До свидания, Христина. (Уходит.)
Пино собирает бумаги в портфель.
Христина(жестко). Да, никто не знал, что вы такой трус, Пино!
Пино(кричит). Замолчите вы!
Входит слуга.
Слуга. Его превосходительство сэр Генри Мак-Хилл.
Пино(озадаченный). Что ему нужно здесь?
Кардинал(бормочет). Верующий человек… Беспокойство по поводу моей болезни… Нейтральное место — Яков, кофе, сигары, коньяк! Мы должны встретить его. Вежливость, дети мои, вежливость!
Все уходят в дверь направо. Ясса приводит в порядок стол. Слуга вносит кофе и уходит. Из двери направо входит кум Стебан.
Ясса. Как вы попали сюда?
Кум Стебан(торопливо). Боковым входом… Десять карлов слуге… Умоляю, одну минуту внимания. (Целует руку монаху.) Святой отец, моя дочь Анна очень больна. Доктора махнули рукой. А ведь она влезала ко мне когда-то на колени и тявкала, изображая собачку. (Плачет.) Умоляю вас… (целует рукав монашеской рясы) попросите монсиньора упомянуть ее имя во время мессы. Пожелание здоровья, святой отец…
Ясса(глубокомысленно). Хм… Это будет стоить сто карлов.
Кум Стебан. Берите, святой отец. (Целует его руку.) Она атеистка, как и вое они теперь, но, может быть, господь…
Ясса(с негодованием). Ах, атеистка? Это будет стоить еще сто карлов.
Кум Стебан. Спасибо, спасибо, святой отец! (Целует руку монаху и уходит.)
Ясса, ухмыляясь, возится с кофейным прибором. Входят Христина, Пино, Мак-Хилл, Вастис, Куртов. Он везет в кресле кардинала. Ясса отходит к окну.
Вастис(подобострастно).
Мак-Xилл(говорит очень-очень тихо). Простите меня, господа, но ваш народ — очень шумный народ.
Пино(с иронией). Это странно слышать ив уст американца.
Мак-Хилл(печально). Об американцах много наврано, сэр. Поверьте, мы тихие и очень нежные люди. Мы шумим только тогда, когда делаем бизнес.
Пино. То-есть всегда?
Мак-Хилл(разводит руками). Бизнес, увы, занимает большую часть нашего времени, и нам волей-неволей приходится шуметь. Но это, так сказать, одухотворенный шум, он мелодичен, как плеск волн. А это что такое? (Жест в окно.) Чего они кричат? (Болезненно морщится.) Я вас спрашиваю, чего они кричат?
Вастис(презрительно). Марк Пино, Вента и Коста Варра болтают что-то, а толпа рукоплещет им.
Мак-Хилл. Ради бога, простите меня, но вы, сэр, тоже, я бы сказал, излишне громко говорите.
Вастис(шокированный). Что?
Мак-Хилл(страдальчески). Огромная просьба, если вас, конечно, не затруднит: говорите тише. Чрезвычайно много жестикуляций и ужимок… Я не привык. Я очень впечатлительный человек, и от шума у меня кружится голова.
Неловкая пауза.
Кардинал. Кофе, коньяк, сэр?
Мак-Хилл. Святой отец, я бы попросил и вас говорить несколько тише… Коньяк? Нет-нет! Я пью только молоко и ем только растительное. Я не признаю убийства животных для еды. Я бы и вам рекомендовал перейти на здоровую растительную пищу. Впрочем, это дело вашей совести. (Пауза.) Говорят, вы отказались от нашей помощи?
Пино(с достоинством). Мы чрезвычайно благодарны вам, но народ решил, что она не нужна ему.
Мак-Хилл. Это мы оказываем помощь, следовательно, мы лучше вас знаем, нужна она вам или нет.
Пино(раздраженно). Мы ее не просим у вас, сэр!
Мак-Хилл. Мы столь великодушны, что оказываем помощь даже тем, кто ее не просит. В конце концов, благополучие человечества для нас важнее всего. Для того чтобы не быть голословным, — кстати сказать, самовлюбленность отвратительна американцам, — я могу привести в пример греков, турок и этих… ну… (с отвращением) персов… Они же облагодетельствованы нами… В конце концов, нам не жалко, пусть живут… Я должен открыть вам, господа, маленькую личную тайну. Я, видите ли, по природе лирик, почти поэт. Греки и турки представляются мне как-то весьма романтически…