В окопах времени
Шрифт:
Аще отписываю, что войско свейское отступило в Сыренск, откуда явилось, однако ж далее осаждать Ругодев нет никакой возможности. Припасы наши быти несчастливым афронтом потеряны, многие офицеры да солдаты побиты в баталии или потонули на злосчастной переправе. Зело опасаемся вымазок свейских из города. О дискреции [16] гарнизона Ругодева и речи не идет, нам бы ныне ноги отсель унесть вкупе с головою. Мыслю я, недостойный, что надобно нам осаду Ругодева снять и на Новогород маршем выступить, дабы не околеть от холода и голода, а летом будущим с новыми силами возвер-нуться. Верю я, слуга Твой нерадивый, что быть Ругодеву со Иван-городом нашими.
16
Дискреция — сдача осажденного гарнизона на волю победителя
Урок
Днепропетровск, 2009 г.
Анатолий Логинов
ВРЕМЯ ЦАРЯ МИХАИЛА
Три миниатюры с прологом и эпилогом
В году одна тысяча девятьсот первом заболел Его Императорское Величество Николай Второй. Болезнь была неизвестной, скоротечной и неизлечимой. После смерти Его Императорского Величества на престол взошел его наследник и брат Михаил Александрович Романов, ставший Императором и Самодержцем Всероссийским под именем Михаила Второго. Новый Император очень любил технические новинки и отличался характером более жестким, чем его предшественник. Над Российской империей взошла заря новой эпохи.
Алексей поправил ленту, подтянул винт и дал пробную очередь. Пламя выстрелов забилось в надульнике, ослепляя и мешая рассмотреть что-нибудь на нейтральной полосе. Поэтому Алексей прикрыл заслонку и присел, ожидая, пока глаза отойдут. Тем временем в ответ на его очередь заполошно ответил пулемет «оранжевых», где-то несколько раз выстрелили одиночными, судя по громкости выстрелов, из винтовки, протрещал автомат. Обычное развлечение ночной смены, помогающее скоротать часы дежурства. Огонь в районе пулеметной точки утих, но спорадически возникал где-то дальше, то на одном, то на другом участке длинной линии окопов, перерезавшей, казалось, всю необъятную равнину. В капонир заглянул напарник Алексея, доброволец Георгий Орлов, невысокий крепыш, родом откуда-то из центральных губерний России.
— Что, развлекаетесь, господин юнкер? — спросил он.
— Проверил исправность пулемета, а заодно напомнил «оранжевым», что мы не спим, — усмехаясь, ответил Алексей. — Слушай, у тебя махорка осталась? Дай курнуть, рассчитаюсь, когда тыловые крысы подвезут.
— Держи. — Орлов курил немного и всегда охотно делился табачком с заядлыми курильщиками вроде Алексея. Оба свернули по небольшой самокрутке, осторожно расходуя бумагу, и, присев у стенки капонира, чтобы свечением не выдать себя, закурили.
— Слушай, Алексей, ты ж у нас из юнкеров, — последние дни Георгий разговорчив и весел, он получил с оказией письмо от родных, успевших эвакуироваться в Сибирь, — вот и скажи мне, кому и зачем весь этот бардак нужен был? Нет, я еще могу понять крестьян, они ж упертые и до земли жадные, чернорабочие… ну это теж крестьяне. А вот благородные и купчины — те чего? Разве им совсем плохо было, а? Да и нам, рабочим порядочным, неплохо жилось. Я на заводе Телефункена аж семьсот рубчиков заколачивал. Эх, жизнь…
— Так вот ты первую причину и назвал. Кто у нас заводами командовал? Симменсы, Гальске, Круппы… Наших заводчиков и купцов почти никого и не осталось, разорялись да немцами давились. Хлеб возьми. Такие хитрые тарифы были, что у них наш хлебушек дешевле, чем в России стоил. Вот ты говоришь, семьсот рублей в год получал. Да немецкий рабочий на таком же участке получал бы втрое больше, и хлеб ему дешевле стоил, и мясо. Подумай и сравни. Нашито товары они к себе не пускали и у нас всю русскую промышленность давили. Вот тебе и повод для купцов и промышленников недовольными быть. Благородные, как ты говоришь… а кому охота в пристяжных ходить? Именно так и обстояло дело последние предвоенные годы. Ведь мы все больше и больше на положение какой-нибудь Бельгии скатывались. Вроде и самостоятельные, но все у кайзера спрашивать надо.
— Погоди-ка, — докуривший самокрутку Георгий привстал, прислушиваясь.
— Что, услышал что-то? — спросил, нервно и глубоко затягиваясь, Алексей. Дотянув в два вздоха оставшуюся часть самокрутки, поспешно бросив окурок под сапог, он приподнялся к пулемету и открыл заслонку бойницы.
— По ходу банка стуканула, — сказал Григорий и потянулся к висящему над входом на крючке сигнальному пистолету с осветительной ракетой.
— Не надо, не трать ракет! Я слышу, в районе шестого колышка! — крикнул Алексей и, доразвернув пулемет, дал две короткие очереди
Алексей печально усмехнулся, посмотрев на уже застывшее, перевалившееся через порог тело Григория. Вот и все, очередной напарник отправился туда «где несть ни радости, ни печали, а токмо жизнь вечная».
Еще печальней улыбка Алексея стала, когда он припомнил себя года полтора назад. Придурок малолетний, как говаривал Григорий, вечная ему память. Алексей вспомнил, как он радовался, что Михаил Второй отрекся, как ждал, что наконец-то в стране наступит желанный порядок и счастье. Впрочем, так думал не он один. Всем уже давно надоел и сам государь император, и его политика, всемогущество Третьей Его Императорского Величества Канцелярии, жандармы и Корпус Охраны, постоянные кризисы в экономике и засилье немцев, скупающих все самое лучшее, заваливших всю страну своими товарами. Алексею, как будущему военному, противно было, что армия целиком зависела от немецких советников царя, составлявших Военный Совет и командовавших основными округами. Все эти Рененкампфы, фон Бредовы, Бильдер-линги и Мейердорфы, набравшие силу после Великой войны, пользовавшиеся неизменным покровительством царской четы, стремившиеся все и всюду переделать на немецкий лад. Бесило и преклонение перед Священной Империей Германской Нации. Подумаешь, победители. Раздавили лягушатников, а с бриттами так ничего сделать и не смогли. Даже для борьбы с французами нашей помощи потребовали, хорошо тогда у Императора хватило соображения отказаться под предлогом подготовки удара на Индию. Ударили, как же. Кому нужно через пустыни и горы неведомо куда лезть, когда с Японией воевать надо.
Вот и итог — такая вот даже не война, а смута. Оказалось, что вокруг полно спасителей родины, каждый из которых имеет единственно верный ответ, и каждый такой спаситель, если только ему удавалось собрать группу единомышленников, стремился установить с ее помощью свою власть на таком участке бывшей Империи, на каком удалось. И каждый из них устанавливал на своем клочке территории свои законы и уничтожал всех, с ними не согласных.
Тут еще немцы вмешались и наложили лапу на Польшу, Прибалтику и Украину. Теперь там были протектораты, гетманства и рейхслянд.
— Здравствуйте, дамы и господа. Разрешите представиться. Николай Семенович Врангель. Нет, не родственник, однофамилец. Очень приятно,
Василий Семенович и Юлия Павловна. Очень приятно, Артур Исхакович.
«Н-да…, ни за что бы не подумал, что у господина с такой внешностью может быть фамилия Назгуладзе…»
— Куда еду? К родственникам в Нижний. Там, говорят, сейчас спокойно. «Оранжевые» еще не добрались, кагэбисты тоже, а совнардеп местные еще раньше разогнали. Гвардия Возрождения? Так она туда вроде и не дошла. Похоже, вряд ли дойдет, она с татарскими националистами, кажется, воюет не на жизнь, а на смерть. А в Нижнем, говорят, спокойно. Вот попробую пережить потрясения там. Ну что вы, что вы, какой же я военный. Так по «программе Михаила» проучился на специальных курсах при университете. Молодость, знаете ли, романтика победы…. «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», подвиг «Варяга», Сыпингайская битва, разбитые япошки. Да, все мы тогда были патриотами…