В оковах льда
Шрифт:
Моя рука тянется к рукояти меча.
— Даже не думай пытаться отнять у меня что-то мое.
— Не заставляй меня.
У него выдвигаются клыки. Я качаю головой и присвистываю.
— Чувак, что ты такое?
Он долго и внимательно на меня смотрит, и я замечаю в его глазах что-то… Я почти понимаю, но оно ускользает. Это вроде бы знакомый взгляд, но я просто не могу уловить его суть. В маленьком закрытом кабинете сквозняка больше, чем могла бы сделать я одна, и я понимаю, что он тоже вибрирует. Мне начинает надоедать. Есть хоть что-то, что я умею, а он нет? Когда я смотрю на стеклянный пол, я понимаю,
Он замедляется первым.
Мне, чтобы справиться с характером, требуется еще секунда. Когда я замедляюсь, я падаю на стул и свешиваю одну ногу. И объявляю военное положение на языке, известном всему человечеству. Язык жестов мне родной.
Риодан напоминает океан. Он то, что он есть. И не собирается меняться. Бесполезно драться с прибоем. Он накатывает. И отступает. На нем можно кататься. Он держит меня за шкирку и не собирается отпускать.
— Так чем сегодня займемся? Босс. — Последнее слово я произношу как можно противнее.
Опять этот взгляд. Загадка. Иногда я читаю его как открытую книгу, иногда же вижу только лицо: два глаза, нос и рот.
Я закатываю глаза.
— Что?
— Что-то появится. Я тебе сообщу. — Он возвращается к бумагам, игнорируя меня. — Можешь идти.
Я выпрямляюсь на стуле.
— Правда? Ты серьезно?
— Брысь из моего кабинета, детка. Иди смотри свой фильм.
Я рвусь к двери. Распахиваю ее.
— Но берегись ледяных точек. Я слышал, они смертельно опасны.
Я замираю на пороге и снова злюсь на все на свете. У меня на секунду возникло счастливое чувство, и тут же он это чувство пришиб.
— Ты просто не мог этого не сказать. Не мог сдержаться, да? Ты не можешь видеть парад и не устроить над ним дождя. Знаешь, чувак, некоторые люди умеют наслаждаться парадом, несмотря на всякие там дожди.
— Мудрый человек вначале устраивает свою жизнь, а потом наслаждается ею. А дурак умирает, наслаждаясь.
«Скиттлз», мясо, Танцор, называющий меня по имени… Я распечатываю шоколадный батончик, перепрыгивая с ноги на ногу.
— А что, если мудрый человек так и не добираетсядо части с удовольствиями? — Меня впереди ждет много чего. Но иногда я хочу просто быть собой. Четырнадцатилетней и свободной.
— Возможно, мудрый человек знает, что быть живым и естьудовольствие.
— С прошлой ночи что-то еще замерзло? — Я должна была промолчать. Не должна была спрашивать. Груз ответственности падает мне на плечи, когда Риодан кивает.
И он втирает соль в мою рану.
— Но, возможно, тебе повезет, ты посмотришь фильм со своим маленьким бойфрендом, и ничего с тобой не случится. Плюс ситуации в том, что, даже если случится, ты этого не узнаешь.
Потому что мгновенно умру. Плюс, блин. Риодан знает, на какие кнопки жать.
Я закатываю глаза, закрываю дверь и сажусь обратно. Четырнадцать лет мне будет попозже. В следующем году, наверное. Когда мне исполнится пятнадцать.
Не поднимая глаз, он говорит:
— Я же сказал, брысь отсюда, ребенок.
— Отменяй свои планы, чувак. Люди умирают. У нас есть работа.
Фиговое оказывается
За хибаркой (непонятно, как она не рушится) с покосившимся крыльцом и крышей, которая скалится, как беззубый рот, замерзли мужчина, женщина и маленький мальчик. Они стирали тем старым способом, который использовала Ро, когда стирала свои мантии. Говорила, что так она воспитывает смирение. В свинячьем теле старой ведьмы не было ни капли смирения, и ни единого доброго волоска не было на нем.
Руки мужчины примерзли к древней стиральной доске, а на плечах заледенела странная железная штука, словно корсет, которым поддерживают голову при сломанной шее. Ребенок застыл, колотя ложкой по дну разбитого горшка. Я не позволяю себе долго на него смотреть. Мне жутко больно оттого, что они умирают. Он ведь даже пожить не успел. Женщина замерзла, поднимая рубашку из ведра с мыльной водой. Я стою на краю лужайки, дрожу, впитываю детали, которые могу рассмотреть с расстояния, и готовлюсь стоп-кадрировать внутрь. Если эта картинка поведет себя как остальные, скоро тут все взорвется.
— Как ты об этом услышал? — Пабы, я понимаю, даже фитнесс-центр, потому что они в Дублине, а Риодан знает обо всем, что происходит в городе. Но это же просто фермеры, которые стирают в своей деревеньке.
— Я слышу все.
— Да, но как?
— Моя предыдущая реплика должна была оборвать поток твоих вопросов.
— Чувак, свежие новости: «должно было» со мной не работает.
— Наблюдения.
— Они осознали, что происходит, чем бы это ни было. — Отчего я чувствую себя намного лучше. Можно не беспокоиться о том, что я умру без предупреждения. Мальчишка с ужасом смотрит на горшок, который держит, у взрослых открыты рты, искажены лица. — Они заметили это и закричали. Но почему не побежали? Почему она не уронила рубашку, которую стирала? Не понимаю. Их заморозило сначала слегка, а потом насмерть? Они могли только среагировать, но не двигаться? Оно подкрадывается сзади?
— Мне нужны ответы, детка, а не вопросы.
Я выдыхаю. Изо рта идет пар, но не замерзает.
— Тут не так холодно, как в других местах.
— Это место заморожено раньше. Оно тает.
— Откуда ты знаешь?
— На кончике носа у мужчины собралась капля конденсата, которая вот-вот упадет.
Я щурюсь.
— Не вижу я твою вонючую каплю. И ты не можешь видеть с такого расстояния. — У меня суперзрение, но я ее не вижу.
— Завидуешь, детка. — Последнее слово он произносит чуть выше, чем первое, как делает иногда, чтобы меня повеселить. И в его голосе улыбка. Она бесит меня еще больше.
— Да никак ты, блин, не можешь отсюда увидеть каплю воды!
— А вторая скользит между грудей женщины. Прямо над родинкой на ее левой груди.
— Чувак, ты не можешь видеть настолько лучше меня!
— Я все могу намного лучше тебя. — Он смотрит на меня с выражением, которое я часто вижу в зеркале.
И я оказываюсь в полном дерьме.
— Тогда, наверное, тебе не нужна моя помощь, и я просто трачу здесь время. — Я разворачиваюсь и топаю обратно к «Хамви». Но не успеваю сделать и пяти шагов, как он загораживает мне путь и нависает надо мной, скрестив руки на груди и странно на меня глядя. — Не в настроении, Риодан. Уйди с дороги!