В окружении Гитлера
Шрифт:
Вновь призвав Брайтинга хранить молчание, Гитлер изложил ему свой план завоевания Европы:
«Да-да, конечно, я требую возвращения Австрии в лоно рейха, а также включения в его границы немецких территорий Моравии и Судет. С аншлюссом Австрии не будет хлопот. Я спрашиваю себя, как отнесется к этому немецкая Швейцария. Вы не хуже меня знаете, что Цюрих, Базель и Берн — немецкие города. Тессин говорит по-итальянски, а кому принадлежит Лугано, на это указывает уже само название. Французы получают Женеву и Лозанну в счет компенсации за иные потери. Бельгия — это всего лишь поддерживаемое искусственным питанием государство-уродец… Мы никогда не смирялись с утратой Эльзаса и Лотарингии. Больше того, Дижон был бургундским городом, а Лион считался плацдармом, откуда готы двинулись на юг. Ничто не сможет помешать тому, что Ницца, Корсика и итальянские альпийские территории, принадлежащие сегодня Франции, будут
Обращаясь к восточной и юго-восточной Европе, Гитлер стал развивать свои соображения, легшие затем в основу «генерального плана «Восток»: «Живущие там немцы вместе с занимаемыми ими землями должны вернуться в лоно германской матери-родины. Загреб и Братислава— всего лишь пригороды Вены. Белград был и останется крепостью Евгения Савойского, Хорватия и Словакия будут самостоятельными государствами, Венгрия, если она будет в союзе с Германией, возвратится на земли, утраченные ею после 1918 года. Далмация, Триест и Истрия отойдут к Италии. [15] Короче говоря, Австрия, Швейцария, Бельгия, Югославия и Чехословакия должны исчезнуть с карты Европы как государства. Польше и Румынии придется переменить свой государственный статут… На Болгарию царя Бориса и Финляндию маршала Маннергейма я хочу возложить специальную миссию (на Востоке), поскольку от северной Норвегии до самого Черного моря мы намерены возвести защитный вал, охраняющий нас от русских или славян».
15
Гитлер в своей филиппике не счел нужным упомянуть о том, что Италия уже сразу после первой мировой войны завладела Триестом и Истрией. Но это, однако, было предметом постоянных конфликтов с Югославией (прим. авт.).
Развивая дальше свои планы, Гитлер сказал, что ему не мешает, когда «флаг его королевского величества развевается над Суэцем, в Сингапуре или Гонконге, однако же никогда английскому солдату не ступить на германскую землю. Французы будут избегать авантюр, а Скандинавские страны вместе с Бельгией и Голландией не захотят примкнуть к французской политике окружения Германии, больше того, они не пожелают остаться нейтральными, а может, даже найдут с нами общий язык».
Брайтинга так шокировали откровения Гитлера, что он, вынужденный высказать свое к ним отношение, ответил лаконично: «Я восхищаюсь вашим оптимизмом, господин Гитлер».
Затем обмен мнениями принял уже беспорядочный характер. Гитлер не скрывал, что боится мощи Советского Союза. Вот что он сказал: «Мы не вправе равнодушно наблюдать за тем, что происходите России. Это касается прежде всего нашего континента. Славянщина в сочетании с диктатурой пролетариата — самая опасная сила в мире. Вы только подумайте о людских резервах и богатых запасах сырья, которые находятся в распоряжении Сталина!»
Разговор перешел на проблему переселения. Человеческая масса, заявил Гитлер, — это для него «биологическое тесто». Он распространялся об изгнании греков из Турции и об уничтожении людей в Средневековье, ссылался на Библию, вспомнил о резне армян. И прибавил: «Мы за большую переселенческую политику. Мы не хотим, чтобы в Германии люди наступали друг другу на мозоли».
Беседа продолжалась с 10 до 12 час. 45 мин. Прощаясь, Гитлер передал привет Гугенбергу, подчеркнув, что коалиция НСДАП с Национал-германской народной, партией и «здоровыми элементами» Немецкой народной партии (партия Брайтинга) могла бы стать основой «национального возрождения Германии». Последние слова Гитлера: «Нам предстоит сообща пройти долгий путь». А Гесс еще раз напомнил Брайтингу о том, что он должен хранить молчание. Брайтинг покидал «коричневый дом» под впечатлением, что вырисовывается возможность создания фронта консервативных сил вместе с Гитлером, фронта, о котором уже говорил ему Гугенберг и который должен был бы оформиться еще до конца 1931 года.
Беспокойство генштабистов понятно, ибо еще тогда, после встреч и бесед с Гитлером, Брайтинг в общем дал правильную оценку тому, к чему может привести «воинственный оптимизм» фюрера НСДАП. Вот как Брайтинг прокомментировал свою последнюю встречу с Гитлером:
«Говорил он (Гитлер. — Ред.) много, но наверняка не сказал всего. То, о чем я узнал сегодня, для меня большая загадка. Убежден, если он придет к власти, то начнет преследовать евреев. Альберт Эйнштейн для него — «инородное тело». Что за сумасшедшие идеи! То, что он хочет свести счеты с коммунистами, несомненно. Его крестовый поход против СССР превращается в маховое колесо гонки вооружений. Сохрани нас, Господь, от этого «строителя» и «спасителя»! Мы для него — «клоака, кишащая ворами». Он, словно ураган, хочет всех изничтожить и смести с лица земли. И сделать это до того, как ему исполнится 52 года (1941 г.). Он хочет растоптать коммунизм. И потому буржуазия должна отправиться в Каноссу! Его мысли о новом порядке в Германии и Европе кажутся мне утопией. Надеюсь, политическая действительность вынудит его через два года запеть на иной лад. «Словно торговец, сначала он запрашивает чересчур много, чтобы затем сбавить цену», — сказал мне Гугенберг. Единственное, на что я уповаю: люди, подобные Гинденбургу, фон Папену или Гугенбергу, образумят-таки его. Оберфорен полагает, что Гитлер снова попадет в Ландсберг, если будет держаться за свою радикальную программу. Шлейхер и другие генералы никогда не допустят до диктатуры… Если офицеры, промышленники или интеллектуалы все же примут эту программу, нас ждет катастрофа…»
Брайтинг не ошибся в выводах, хотя и не представлял себе, насколько ослеплены антикоммунизмом сферы, к которым сам он принадлежал. Его надежды на обуздание Гитлера оказались столь же неосновательны, сколь бесплодна была его вера в здравый смысл крупной буржуазии и непреклонность юнкерства, ибо не прошло и двух лет, о которых упоминает Брайтинг, как те, в кого он так верил, «на блюдечке» преподнесли Гитлеру диктатуру в Германии.
«Гарцбургский фронт»
Второй этап (1931–1932 гг.) правления канцлера Генриха. Брюнинга— ему доверял Гинденбург, его неофициально поддерживала фракция СДПГв рейхстаге — начался генеральным наступлением «национальной оппозиции», как называли себя силы, сплотившиеся вокруг Гитлера, Гугенберга и «стального шлема» и тогда уже опиравшиеся на помощь части промышленников Рура, монархически настроенных генералов и обедневшей аристократии. Борьба за будущее Германии вступила, таким образом, в критическую фазу. НСДАП и негитлеровские правые ринулись в атаку, дабы покончить с «веймарской системой» и взять в свои руки государственную власть, используя великодержавную, реваншистскую и расистскую программу вождей «национальной оппозиции».
Таковы были цели «картеля» врагов республики, которых многое разделяло, но зато объединяло одно стремление: смыть версальский позор и окончательно разделаться с коммунистами и веймарским левым лагерем. Поскольку достижению этой цели мешало правительство Брюнинга и католическая партия Центр, о которой не скажешь, что она благоволила к коммунистам и левым, но которая (как и ее лидеры Брюнинг, прелат Людвиг Каас или близкий к ним Готфрид Тревиранус, вышедший из Национал-германской народной партии) пользовалась в то время поддержкой генеральской камарильи президента Гинденбурга и крупной буржуазии, «национальная оппозиция» решила энергично разделаться с этим последним законным препятствием на пути к авторитарному режиму.
Результаты выборов 14 сентября 1930 г. [16] настолько ослабили негитлеровский правый лагерь и иные партии правее Центра, что ни о какой правительственной коалиции против СДПГ и КПГ без участия НСДАП и речи быть не могло. Ни Брюнинг, ни Гугенберг не могли сформировать правительство, опиравшееся на твердое большинство в рейхстаге. Брюнинг, пользовавшийся неофициальной поддержкой социал-демократов, занимал свой пост на основании ст. 48 конституции, предоставлявшей президенту право формирования так называемых президентских кабинетов, а стало быть на основании чрезвычайных полномочий (точно так же, как позднее фон Папен и генерал Шлейхер). Альфред Гугенберг, лидер некогда крупной Национал-германской народной партии, которая к тому времени уже дважды раскалывалась и теперь опять переживала внутренний кризис, в своих надеждах на захват власти мог рассчитывать лишь на поддержку НСДАП и бывших военных из «стального шлема». Гугенберг знал к тому же, что Брюнинг по различным соображениям не в состоянии предложить союз социал-демократам, во всяком случае так далеко не пошла бы камарилья Гинденбурга, которая и без того все чаще выражала неудовольствие по поводу чересчур радикальных, по ее представлениям, экономических мер правительства Брюнинга. Близкие к президенту генералы не одобряли линию Брюнинга, перед которым маячил призрак постоянно растущей безработицы, сумасшедшего взвинчивания цен и выплат по репарациям, душившим экономику Германии.
16
Крупнейшие партии получили: СДПГ — 143 места, НСДАП — 107, КПГ — 77, партия Центр — 68, Национал-германская народная партия — 41, Немецкая народная партия — 30, Баварская народная партия— 19 мест (прим. авт.).