В ожидании любви
Шрифт:
Но она всегда будет помнить, как он смотрел на нее, как прижимался губами к ее руке. Как приносил цветы и рассыпал их по ее волосам.
Как глаза его теплели от смеха, пылали от страсти… Его глаза. Какого цвета его глаза? Чувствуя легкое головокружение, она остановила машину, прижала пальцы к вискам.
Она не могла отчетливо представить себе его лицо. Как же она могла не знать, какого цвета у него глаза? Почему она не может отчетливо вспомнить звук его голоса?
Она выбралась из машины, прошла, спотыкаясь, несколько шагов. Что с ней происходит?
Не думая, она сделала еще один шаг по дорожке, которая теперь заросла. И внезапно ее разум стал ясным, как кристалл.
У нее перехватило дыхание. Она повернулась, посмотрела на машину, на чистую дорогу впереди, непроходимые заросли позади.
— Глаза у Флинна зеленые, — сказала она. Теперь она могла четко представить его лицо. Но когда она осторожно шагнула вперед, воспоминание о нем стало затуманиваться.
На этот раз она поспешно шагнула назад, и шагнула далеко.
— Ты хочешь, чтобы я забыла тебя. Почему? Если все это не имеет никакого значения, то почему тебе не все равно, буду я помнить тебя или нет? Если ты разбил мне сердце, разве это должно волновать тебя?
Слегка дрожа, она села на землю. И стала делать то, что у нее всегда получалось лучше всего. Рассуждать логически.
Флинн сидел там же, где и в ту ночь, когда все это началось. В башне, в кресле перед камином. Он смотрел на пламя, пока Кейлин не села в машину. Потом, не в силах вынести расставание, скрыл видение за дымом.
Он не знал, сколько времени уже провел здесь, скованный горем. Он знал, что день проходит. Косые солнечные лучи, падающие в окно, укоротились и стали тускнеть.
Сейчас она уже должна пересечь границу и забыть его. И это к лучшему. Конечно, будут некоторые осложнения. Необъяснимый провал во времени, но и это останется позади.
Через год или два, или через двадцать лет, он может снова посмотреть в огонь и узнать, как она живет. Но никогда не откроет он для нее свой разум во сне, потому что это будет большим мучением, которое он не сможет вынести.
Из-за того, что между ними произошло, она немного изменится. Будет более открытой для новых возможностей, для магии жизни. Он поднял жемчужное ожерелье, посмотрел на его блеск в свете догорающего огня. По крайней мере, это был подарок, который она не смогла швырнуть к его ногам.
Он опустил лицо на руки с намотанным на пальцы жемчужным ожерельем. Он пожелал, чтобы назначенное время пришло, когда боль сможет поразить только разум, когда все чувства не будут так обострены — он ощущал ее запах даже сейчас. Этот нежный запах, который витал в воздухе.
— Приди, проклятая ночь, — и откинул голову назад. Затем он, пошатываясь, поднялся на ноги, удивленно вскинул глаза. Она стояла не более чем в трех футах от него. Ее волосы были спутаны, одежда порвана. Руки и лицо в царапинах.
— Что за шутка?
— Я хочу свой подарок. Я хочу то, что ты мне пообещал.
— Что ты наделала? — Ноги наконец повиновались ему, и он бросился к ней, схватил за руку. — Ты поранилась? Посмотри на себя. Все твои руки в ссадинах и кровоточат.
— Ты поставил у меня на пути колючие кусты. — Она оттолкнула его, и настолько сильно, что он отлетел на два шага. — Я пробиралась через них несколько часов.
— Пробиралась. — Голова его дернулась, будто она дала ему пощечину. — Тебе нужно уходить. Уходить! Немедленно! Который час? — Он потащил ее из комнаты, и поскольку получалось недостаточно быстро, поволок ее.
— Я не пойду. Пока ты не сделаешь мне подарок.
— Да нет уж, пойдешь, черт возьми. — В ужасе он закинул ее на плечо и побежал. Она сопротивлялась и ругалась, тогда он полетел.
Наступала ночь. Время, которое текло тонкой струйкой, хлынуло потоком. Он забрался в лес настолько глубоко, насколько посмел. Края его темницы, казалось, шипели вокруг него.
— Вот. — От страха за нее он взмок. — Твоя машина вон там, впереди. Садись и уезжай.
— Почему? Значит, я могу проехать чуть дальше и забыть все это? Забыть тебя? Ты хочешь украсть у меня настоящее.
— У меня нет времени с тобой спорить. — Он схватил ее за плечо и встряхнул. — Времени нет. Если ты останешься здесь после двенадцатого удара часов, ты окажешься в западне. И пройдет сто лет, прежде чем ты снова сможешь уйти отсюда.
— А почему тебя это волнует? Дом большой. Лес большой. Я тебе не помешаю.
— Ты не понимаешь. Иди. Это мое место, и я не хочу, чтобы ты здесь была.
— Ты весь дрожишь, Флинн. Чего ты боишься?
— Я не боюсь, я просто зол. Ты злоупотребляешь моим гостеприимством. Посягаешь на чужую собственность.
— Тогда зови полицейских, — предложила она. — Зови своих Хранителей. Или… почему ты не выкинешь меня отсюда, если способен переносить сюда разные вещи? Но ты не можешь, да?
— Если бы я мог, тебя бы здесь уже не было. — Он протащил ее на несколько шагов к машине, потом выругался, когда земля у его ног заискрилась и задымилась. Это была граница его тюрьмы.
— Такой большой, такой могучий волшебник, и не можешь от меня избавиться. Перенести сюда и убрать отсюда. Без волшебства, потому что у меня есть сердце и душа. У меня есть воля. Поэтому ты решил прогнать меня бездушными словами. Жестокими, бездушными словами. Ты не думал, что я услышу правду через слова, да? Не думал, что я все пойму? Ты забыл, с кем имеешь дело.
— Кейлин. — Он в отчаянии сжал ее руки. — Сделай, о чем я тебя прошу, пожалуйста.
— Забава, — сказала она. — Это вранье. Ты любишь меня.
— Конечно, я люблю тебя. — Он встряхнул ее сильнее, закричал так, что его голос прокатился по лесу. — В этом все и дело. И если я тебе небезразличен, ты сделаешь, что я тебе говорю, и сделаешь немедленно.
— Ты любишь меня. — Она всхлипнула, кинувшись к нему. — Я знала. О, я так злюсь на тебя. Я так люблю тебя.
Его руки жаждали ее обнять. Но он заставил себя оттолкнуть ее и держать на расстоянии вытянутой руки.