В ожидании счастья
Шрифт:
Сойер продолжал говорить о том, что времена меняются, о железной дороге, продвигающейся все дальше на запад, о необходимости сохранить доступ ко всем водоемам пастбищ, особенно учитывая недавние появления в этих местах овцеводов и назойливых мелких фермеров. Но Мэгги погрузилась в собственные кошмарные переживания и едва слышала конец разговора. Колин Вентворт знает о том, что Джона – его сын! Вот самое страшное несчастье. Как справиться с ним? Да, Колин пообещал ей, что не откроет секрета; клятвенно заверил ее, что хочет лишь поближе познакомиться с мальчиком.
– У тебя нет на это права, – уверяла она его, когда они стояли над осколками разбитых чашек. – Ты отказался от него и от меня… Ты не хотел иметь
– Я сделал ошибку, был не прав. – Колин упрямо сжал губы. – Неужели ты не понимаешь, Мэгги, что этот мальчик мог бы унаследовать одно из крупнейших состояний Америки?
Она побледнела.
– Нет, твой дедушка никогда не признает… ублюдка как своего наследника.
– Признает! Такое уже случалось в роду Вентвортов. Старик оставит свое состояние любому наследнику, в ком течет истинная кровь Вентвортов. Даже незаконнорожденный имеет все преимущества, если он мужского пола. – Он печально рассмеялся. – Эмброз уже потирает свои липкие ладони в ожидании, когда старик умрет, чтобы его тщедушная дочь все унаследовала. Она ведь не сможет пользоваться капиталами, пока не достигнет совершеннолетия, значит, у Эмброза есть не один год, когда он сможет делать все что хочет. Мэгги, по всем правилам наследство должно достаться Джоне.
– Тебе. Разве не это ты хочешь сказать? – Ее охватила слепая ярость. – Ты хочешь разрушить судьбу Джоны, только чтобы наложить лапу на эти деньги.
– Это не только деньги. Акции, земля, железные дороги, фабрики… Ты даже не представляешь. Нет, я не буду разрушать судьбу Джоны. Я не сделаю ничего, что могло бы повредить ему.
На ее лице отразилось сомнение. Она изо всех сил старалась не шевелиться: боялась, что стоит ей позволить себе хоть одно движение, как она ударит его.
– Я хочу только поближе познакомиться с мальчиком, – повторил Колин. – Ведь он мой сын, черт побери! Я имею право провести с ним хоть несколько часов, пока я здесь. Обещаю, что не скажу ему правду.
– Если скажешь, я тебя убью. – Она произнесла это спокойно, но решительное выражение ее лица не оставляло никаких сомнений.
Колин был ошарашен, но быстро взял себя в руки.
– Что ж, у меня нет желания расставаться с жизнью, – весело сказал он. – И никакого желания обижать Джону или тебя. Мэгги, ты превратилась в замечательную женщину, не только красивую, но и сильную. Я восхищаюсь тобой.
– Тебе пора идти.
Он с сожалением покачал головой и бросил на нее последний, почти печальный взгляд. Протянув руку, он коснулся выбившейся из ее прически пряди волос. Мэгги напряглась.
– Я сделал ошибку, еще большую, чем я думал все эти годы, – тихо произнес он, и, к ее величайшему облегчению, ушел, больше ничего не сказав.
Она жила все эти дни и ночи в агонии; сознание своей вины, страх, что ее тайна будет раскрыта, были невыносимы. Ее удивляло, что никто, казалось, не обратил внимания на то, как похожи Джона и Колин – те же светлые волосы, те же голубые глаза, черты лица. Но если кто-нибудь увидит родимое пятно Колина, точно такое же, как у Джоны… Она не находила себе места.
И еще одно беспокоило ее и занимало ее мысли после тайного визита Колина. С тех самых пор, как он упомянул о тете Виллоне и о других родственниках, оставшихся в Канзасе, Мэгги постоянно думала об Эштоне. Ей хотелось написать на ферму, восстановить контакт. Раз тетя Виллона больна, значит, она, Мэгги, обязана предложить ей помощь. Может, ей нужны деньги на лекарства или на лечение? Вряд ли кто-нибудь из Белденов процветает в финансовом отношении, а у Мэгги есть деньги. Несмотря на то что тетя Виллона в свое время вышвырнула ее, именно когда она больше всего нуждалась в поддержке, Мэгги чувствовала, что обязана ей за все эти годы, что прожила на ферме. Наверное, наступило время раз и навсегда расплатиться с долгами. Но если она напишет тете Виллоне, то снова всколыхнет в душе прошлое. Придут старые воспоминания, раскроются старые раны, особенно если ее снова отвергнут. Готова ли она к этому? В конце концов Мэгги пришла к выводу, что не сможет жить спокойно, если не сделает первый шаг.
Через неделю после визита Колина она написала тете письмо на целую страницу, вложила чек на двести долларов и лично съездила в Бакай, чтобы отправить его.
Каким-то чудом ей удалось пережить бесконечные дни и ночи, пока Вентворты находились в округе. Вечером накануне того дня, когда они должны были уехать из Техаса, в гостинице «Кровел» в Бакае состоялся прием в честь образования синдиката «Объединенные скотопромышленники». Вокруг приглашенных гостей бегали детишки, прятались под столами, гонялись друг за другом по лестнице. Мужчины, облаченные в лучшие рубашки и модные галстуки-ленточки, беседовали о молодняке и лошадях, о погоде и рынке. Женщины собрались отдельной стайкой, чтобы попробовать деликатесы, которые приготовил гостиничный повар, и обменяться новостями: кто родился, кто умер – и посплетничать о множестве прочих важных тем. У всех было что сказать об уезжающих Вентвортах. Не всем гостям, собравшимся здесь, нравилось новое предприятие, в которое позволили вовлечь себя Маркус Граймс и Сойер Блейк. Сэм Холкомб сидел грустный и одинокий в отдалении от бара, где царило всеобщее веселье, и от столов, которые ломились от яств. Он курил сигару в дальнем углу обеденного зала, и перед ним стоял нетронутый стакан виски.
– Что с ним такое? – спросила Мэгги Дотти Мей, когда у них выдалась минутка побыть наедине, пока скрипачи настраивали свои скрипки. Все вокруг – хозяева ранчо, их жены, ковбои и известные в городе торговцы – шумели, смеялись и готовились к танцам.
Дотти Мей задумчиво посмотрела на Мэгги.
– Неужели ты не знаешь? Мэгги покачала головой.
– Сэм просто вне себя от этого нового синдиката. Он не доверяет Колину Вентворту и даже не доверяет больше Маркусу Граймсу.
Или Сойеру? Дотти Мей не произнесла это, но Мэгги чувствовала, о чем она думает.
– Но почему, Дотти Мей? Какое отношение синдикат имеет к Сэму?
– Его беспокоят изгороди. Он считает, что он и еще несколько мелких владельцев окажутся за их пределами.
Мэгги молча смотрела на подругу. Та выглядела измученной, обеспокоенной. Мэгги слышала о распрях, идущих между ранчо в Техасе, правда, никогда не обращала на них внимания. Ей просто казалось, что этого не может быть здесь, в Бакае.
– Сойер никогда не сделает ничего такого, что повредит тебе или Сэму, или вообще кому-нибудь, – быстро сказала она, прикасаясь к руке Дотти Мей. – Он всегда говорил, что Техас достаточно велик, чтобы прокормить каждого, кто попытается приложить руки и заняться разведением скота.
– Сэм считает, что Сойер становится жадным. Рука Мэгги упала.
– Не хочу слышать ни слова против Сойера, – спокойным голосом произнесла она. – Да, у него есть амбиции, он хочет, чтобы Тэнглвуд разрастался, но он не жадный и никогда не позволит себе ничего предосудительного. Ты знаешь это так же хорошо, как и я, Дотти Мей! – воскликнула она. – И Сэм знает.
Дотти Мей закусила губу.
– Мэгги, я знаю только то, что мне рассказал Сэм.
– Сэм не прав. – Мэгги покачала головой. – Как ты можешь сомневаться в Сойере? Ведь мы с давних пор хорошие друзья. Неужели ты забыла, что Сэм работал на Сойера и что только благодаря великодушию Сойера вы смогли заняться торговлей скотом? – Она осеклась, заметив, как по лицу подруги промелькнула тень обиды. Разумеется, Дотти Мей совсем не нравится, когда ей напоминают о том, как она и Сэм обязаны Сойеру, о том, что он помог им основать скромное ранчо.