В ожидании зимы. Черный ельник

Лерн Анна

— Что ж вы так подкрадываетесь?! — она вспыхнула, взглянув на Вячика. — Пугаете!

— А что ж вы такие пугливые? — усмехнулся он. — Пора бы привыкнуть уже. Вокруг вас кто только не ошивается.

— Я ведь не хотел, чтобы вы из леса выходили, — вдруг сказал Гор. — Мне всегда казалось, что там безопаснее. Среди смертных жить, это не только вот это вот все, а еще боль, от которой никуда не деться.

При словах «вот это вот все», оборотень стрельнул в нас взглядом, видимо намекая на отношения между мужчиной и женщиной.

—

О какой боли ты говоришь? — Вячик недоуменно нахмурился. — Я не пойму…

— Вы знаете, почему я принял человеческий облик? — Гор устало опустился на стул. — Влюбился.

— Ты?! — воскликнул Тверд, недоверчиво глядя на брата. — В кого?!

— Лет сто пятьдесят назад повстречал я девушку в лесу. Машу Логинову. Она часто к озеру приходила, а я за ней из-за деревьев наблюдал, — волк смотрел в стену невидящим взглядом. — Запала она мне в душу, а показаться я ей не мог… Потом вспомнил, что Яга помочь может… Пошел к ней на поклон.

Его откровения стали для меня неожиданностью. Не был он похож на того, кто мог вот так влюбиться, чтобы голову потерять. Хотя… кто его знает, что у Гора в душе творится. Вот и братья его на вид грозные, а по сути, неплохие ребята.

— В общем, познакомились мы… — продолжал тем временем волк. — Начали встречаться… Так хорошо мне еще никогда рядом с кем-то не было. Черт дернул меня признаться ей, кто я на самом деле. Напугал…

— Она бросила тебя? — спросила я, но жалости к Гору не испытывала. Бросила баба, вот несчастье! Так братья-то причем? С ним за что так? Сам, значит, сбежал из деревни раны зализывать, а их оставил, и полслова не сказав?

— Бросила… — усмехнулся оборотень. — Она охотников привела… Я долго их от Вячика с Твердом уводил, чтобы никто не догадался, что не один волк в лесу. А потом сам ушел.

— Ты о Марии Логиновой говоришь? — Марьяна смотрела на него огромными глазами. — Она у разрушенной церкви жила?

— Да, именно о ней, — подтвердил Гор и спросил: — Откуда ты о ней знаешь?

— Мне о ней бабушка рассказывала. Брата Марии волк на ее глазах загрыз и она умом тронулась, — подруга с опаской отодвинулась от Гора. — Твоих рук дело? Вернее зубов?

— Моих, — честно признался оборотень. — Брат Машин ранил меня, а потом хотел ножом добить. Мне нужно было позволить ему это сделать?

М-да… вот так история… Теперь я на Гора смотрела другими глазами.

— Мог бы и не убивать… — проворчала Марьяна. — Все у вас через кровь!

— Ты смотри умная какая! Ишь, ты! — на табурете появился Евпатий Гурьевич с недовольным лицом. — Как быстро клеймо поставила! А я вот слушаю и начинаю сомневаться, что нам, существам иного мира стоит со смертными связываться! Только неприятности от вас! Вот Гор признался, Машке этой и что? Сразу с ружьем на него! А ведь он в первый раз чувство глубокое испытал! Предали его!

— Подумайте прежде, чем связываться

с женщинами, — глухим голосом сказал Гор братьям. — Да и вообще… Боль ведь не только от предательства может быть. Не получится у вас ничего. Они смертные и время для них по-другому идет. Через тридцать лет вы такими и останетесь, а бабы эти в старух превратятся.

Оборотень резко поднялся и, не сказав больше ни слова, вышел. Через минуту хлопнула входная дверь и воцарилась гнетущая тишина.

Во всем этом сквозила такая скрытая боль, что даже Зинка приуныла. Ее вообще пронять трудно было, а тут глаза на мокром месте.

— Эх, бабы… бабы… — домовой осуждающе покачал головой. — Вечно у вас все как не у людей!

— Пойдем-ка, — сказал Вячик Тверду. — Поговорить надо.

Волки вышли, а мы продолжали молчать. Да и что тут скажешь?

— Берите блюдце и с Танькой связь налаживайте, — приказал Евпатий Гурьевич. — Пущай Колоброда уговаривает. Авось послушает ее.

Зина взяла блюдце и, толкнув яблочко, произнесла:

— Катись яблочко, вокруг блюдца обернись! Танька продавщица нам покажись!

Завертелось оно все сильнее и сильнее, а потом показалось нечто странное.

— Что это за червяки? — брезгливо скривилась Марьяша. — Фу…

— Да не червяки это, а капуста! — догадалась я. — На тарелке капуста квашеная!

— Точно…

И тут мы увидели пальцы, раздвигающие тонкие капустинки, после чего показалось заспанное Танькино лицо.

— Чего надо?! Вы на часы смотрели?! Ночь на дворе!

— Разговор есть, — сказала я. — Серьезный!

— Что там такое, белочка моя? — раздался хриплый мужской голос.

— Ничего! Спи! — шикнула куда-то в сторону Танька, а потом проворчала: — Сейчас, в другую комнату выйду…

Изображение задрожало, а Евпатий Гурьевич поцокал языком.

— Настоящая баба! Не то, что некоторые! Нерешительная лиса, от голода померла!

— Я все правильно поняла? — Зинка обвела нас веселым взглядом. — Наша красавица не одна перины мнет?

— Вот, вот… — снова вставил слово домовой. — Кто-то перины мнет, а кто-то задницу жмёт!

— Да хватит уже! — не выдержала Марьяна. — Рот не закрывается!

— О! Куды там! — Евпатий Гурьевич ехидно скривился. — Баба-вековуха, злая как осенняя муха!

Он обиженно фыркнул и исчез.

Наконец, тряска по ту сторону прекратилась и появилась взъерошенная Танька. Она немного припухла со сна, а может и от чего другого… Над ее верхней губой краснели липкие усы. Наливку хлыстала.

— Ну? — она облизнулась. — Рассказывайте.

50

До самого утра Танька не могла уснуть. Она думала, думала… А потом не выдержала и разбудила Колоброда.

— Ты чего? — спросонья спросил он, обнимая ее большой рукой. — Почему не спишь, красавица моя?