В ожидании
Шрифт:
Лорд Саксенден вскинул голову, пробурчал: – Лососины нет?" – и снова принялся за колбасу.
– Трески? – спросил Майкл.
– Нет, благодарю.
– А вам что, тётя Уилмет?
– Рис с яйцом и луком.
– Этого нет. Почки, бекон, яичница, треска, ветчина, заливное из дичи.
Лорд Саксенден поднялся, пробормотал: "А, ветчина!" – и направился к буфету.
– Динни, выбрала?
– Будь добр, Майкл, немного джема.
– Крыжовник, клубника, чёрная смородина, мармелад?
– Крыжовник.
Лорд Саксенден вернулся на своё место с тарелкой ветчины и, уписывая её, стал читать письмо. Динни не очень ясно представляла себе, как он выглядит, потому что рот у него был набит, а глаз она не видела. Но ей казалось, что она понимает, чем он заслужил своё прозвище. Лицо у Бантама было красное, короткие усики и шевелюра начинали седеть. За столом он держался необыкновенно прямо. Неожиданно он обернулся к ней и заговорил:
– Извините, что читаю. Это от жены. Она, знаете ли, прикована к постели.
– Как я вам сочувствую!
– Ужасная история! Бедняжка!
Он сунул письмо в карман, набил рот ветчиной и взглянул на Динни. Она нашла, что глаза у него голубые, а брови темнее, чем волосы, и похожи на связку рыболовных крючков. Глаза его слегка таращились, словно он собрался во всеуслышание объявить: "Вот я какой! Вот какой!" Но в эту минуту девушка заметила входящего Халлорсена. Он нерешительно, осмотрелся, увидел Динни и подошёл к свободному стулу слева от неё.
– Мисс Черрел, – осведомился он, кланяясь, – могу я сесть рядом с вами?
– Разумеется. Если хотите есть, все в буфете.
– Это кто такой? – спросил лорд Саксенден, когда Халлорсен отправился на фуражировку. – По-моему, он американец.
– Профессор Халлорсен.
– Вот как? Тот, что написал книгу о Боливии? Да?
– Да.
– Интересный малый.
– Мужчина с большой буквы.
Лорд Саксенден удивлённо уставился на девушку:
– Попробуйте ветчины. Я когда-то знавал вашего дядю. В Хэрроу, если не ошибаюсь.
– Дядю Хилери? – переспросила Динни. – Да, он мне рассказывал.
– Мы с ним однажды заключили пари на три порции клубничного джема, кто скорей добежит с холма до гимнастического зала.
– Вы выиграли, лорд Саксенден?
– Нет. И до сих пор не расплатился с вашим дядей.
– Почему?
– Он растянул себе связки, а я вывихнул колено. Он ещё кое-как доковылял до зала, а я свалился и не встал. Мы оба проболели до конца семестра, потом я уехал. – Лорд Саксенден хихикнул. – Так я и должен ему до сих пор три порции клубничного джема.
– Я думал, что у нас в Америке завтраки плотные. Но оказывается, это пустяки в сравнении с вашими, – сказал Халлорсен, усаживаясь.
– Вы знакомы с лордом Саксенденом?
– Лорд Саксенден? – переспросил Халлорсен и поклонился.
– Как поживаете? У вас в Америке нет таких куропаток, как у нас, а?
– Нет. Полагаю, что нет. Я мечтаю поохотиться на этих птиц. Дивный кофе, мисс Черрел.
– Да, – подтвердила Динни. – Тётя Эм гордится своим кофе.
Лорд Саксенден поплотнее устроился на стуле:
– Попробуйте ветчины. Я ещё не читал вашей книги.
– Разрешите вам прислать? Мне будет лестно, если вы её прочтёте.
Лорд Саксенден продолжал жевать.
– Вам следует её прочесть, лорд Саксенден, – вмешалась Динни. – А я пришлю вам другую книжку по тому же вопросу.
Лорд Саксенден широко открыл глаза.
– Очень мило с вашей стороны. Это клубничный? – спросил он и потянулся за джемом.
– Мисс Черрел, – понизил голос Халлорсен, – я хотел бы, чтобы вы просмотрели мою книгу и отметили места, которые сочтёте несправедливыми по отношению к вашему брату. Я был страшно зол, когда писал её.
– Не понимаю, какой мне смысл читать её теперь?
– Я мог бы, если вы пожелаете, выбросить все это во втором издании.
– Вы очень добры, профессор, но зло уже совершено, – ледяным тоном отрезала Динни.
Халлорсен ещё больше понизил голос:
– Страшно сожалею, что причинил вам неприятность.
Чувство, которое можно было бы, пожалуй, приблизительно выразить словами: "Ты сожалеешь? Ах ты…" – преисполнило все существо Динни злостью, расчётливым торжеством и сарказмом.
– Вы причинили зло не мне, а моему брату.
– Давайте подумаем вместе, нельзя ли его исправить.
– Сомневаюсь.
Динни встала. Халлорсен поднялся, пропустил её и поклонился.
"Вежлив до ужаса!" – подумала девушка.
Остальную часть утра она просидела над дневником в одном из уголков парка, настоящем тайнике – до того густо он зарос тисом. Здесь грело солнце, над цинниями, пенстемонами, мальвами и астрами успокоительно гудели пчёлы. В этом уединении Динни снова почувствовала, как тяжело ей будет выставить переживания Хьюберта на суд толпы. Нет, в дневнике не было никакого хныканья, но, предназначенный для глаз лишь того, кем был написан, он с предельной откровенностью обнажал все раны души и тела. Издалека долетали выстрелы. Облокотясь на заросшую тисом изгородь, девушка смотрела в поле, откуда доносилась стрельба.