В память о Саре

Муни Крис

— Вы много помните из того времени, когда вам самому было шесть лет от роду? — поинтересовалась она.

Майк с трудом припомнил лишь отрывочные фрагменты: вот он переходит на другую сторону улицы, направляясь в соседский двор; садится в гребную шлюпку вместе с Лу; спорит с матерью в магазине, требуя две книжки-раскраски вместо одной…

— У Сары могут остаться воспоминания о вас и вашей супруге, но, скорее всего, они смутные и обрывочные, — сказала доктор Дэвис. — Однако это пройдет. Эти воспоминания вернутся к ней, но вы должны набраться терпения. Сейчас психика Сары подверглась мощному травматическому воздействию. Ей промыли мозги — как и всем прочим детям, оказавшимся в ее положении.

Вот почему эта организация похищала только маленьких детей. Дина и Альберт Майеры убедили Сару в том, что вы с женой умерли. Она живет с новой семьей в новой стране, и вдруг, откуда ни возьмись, появляется полиция и увозит ее с собой. Сара узнает не только о том, что ее родные отец и мать живы, но и то, что новые родители похитили ее. Вполне возможно, Сара случайно услышала и то, что Майеры состояли в радикальной христианской группировке. В любом случае на нее обрушились очень серьезные перемены. И Сара может не захотеть принять их немедленно. Это нормально. Вспомните, как вы чувствовали себя, когда узнали правду о своей матери.

Майк кивнул. Он только вчера рассказывал доктору Дэвис об этом.

— А что, если она захочет вернуться к ним?

— Этого не случится, — заверила она. — Они пойдут под суд.

— Но она все равно может захотеть вернуться к ним. Такого поворота тоже нельзя исключать, верно? — Майк поднял глаза и взглянул ей в лицо.

— Вы — ее отец, — мягко, но твердо заявила доктор Дэвис. — Ничто не может изменить этого факта. Да, ваш путь не будет усыпан розами. Да, временами вас может охватывать гнев и отчаяние на случившуюся несправедливость. Но все образуется. Ей скоро исполнится двенадцать. Она еще очень юная. Вы все еще можете дать ей детство. У вас еще есть время. Это дар, которого лишены другие семьи. Помните об этом.

Майк подумал об Эшли Жиро, которая уже приближалась к тридцати и заканчивала обучение в Италии; о Каролине Ленвиль, которая была замужем, имела двоих детей и жила в миле от своей приемной — или как там следовало ее называть? — семьи в Нью-Брансуике в Канаде. Интересно, хотел бы он оказаться в их положении и попытаться найти общий язык со взрослым человеком?

— Они приехали, — сказала доктор Дэвис.

Майк повернул голову и увидел, что на подъездной дорожке останавливаются два черных «линкольна».

Он встал, чувствуя, как сильно бьется сердце, и боясь, что оно выскочит из груди. Словно наяву, он вдруг увидел заголовки на лентах новостей: «ОТЕЦ ВОССОЕДИНИЛСЯ С ПРОПАВШЕЙ ДОЧКОЙ ТОЛЬКО ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ УМЕРЕТЬ ОТ СЕРДЕЧНОГО ПРИСТУПА».

Чего он боится? Сколько бесчисленных молитв он вознес, чтобы этот момент наступил, а когда его молитвы были услышаны, то выяснилось, что сердце у него колотится, как загнанное, на лбу выступил пот, а в животе образовался ледяной комок.

«Дыши глубоко, полной грудью. Все будет в порядке. Все образуется».

— Мистер Салливан?

Майк смахнул пот со лба и попробовал сделать шаг. Ноги подгибались, но держали.

— Вы — ее отец. Не забывайте об этом.

С мыслью об этом Майк открыл дверь навстречу своей дочери.

ГЛАВА 52

Сара оказалась высокого роста — намного выше, чем он себе представлял.

И худенькой — не от плохого питания, а в результате подросткового взросления.

Ее очки исчезли.

Как и конский хвост. Волосы у нее были подстрижены коротко, чуть выше плеч, в точности так, как он и предполагал. Они были настолько светлыми и пышными, что казались почти белыми.

Никаких сережек. И других украшений. Она была одета очень просто — в джинсы, белые кеды и розовую футболку с длинными рукавами и небольшой радугой на груди.

Но больше всего Майка

поразило ее любимое лицо, и он едва не лишился чувств прямо на ступеньках, у всех на глазах. В нем он по-прежнему видел упрямые черты шестилетней девочки, которая отказалась взять его за руку в тот вечер на Холме.

Сара стояла в окружении троих агентов, сцепив руки перед собой, наклонив голову и глядя на носки своих кед. Она явно была расстроена. Когда она знала, что поступила нехорошо, то всегда наклоняла голову и смотрела себе под ноги, в пол, куда угодно, только не ему в глаза. Распознав знакомую позу, Майк почувствовал, как его охватывает непреодолимое желание подбежать, крепко обнять ее, прогнать боль, страх и все вопросы, что стояли у нее в глазах, взять их себе — как он делал, когда она была маленькой, когда принадлежала ему.

Вот только он понимал, что из этого ничего не выйдет.

Майк ухватился за перила и сделал три шага вперед — и желая получше рассмотреть ее, и опасаясь того, что если пойдет быстрее, то споткнется и раскроит себе голову, и тогда воссоединение состоится в больничной палате.

Когда он наконец сошел на гравий, то не убрал руку с перил, продолжая судорожно стискивать их.

Доктор Дэвис обратилась к присутствующим:

— Давайте оставим их одних.

Все согласно закивали и отошли в сторону. Сара, повернув голову, посмотрела вслед приземистой, коренастой женщине в джинсах и зеленовато-голубой блузке. Наверное, психолог, решил Майк. Женщина отошла на несколько шагов, остановилась и прислонилась к капоту «линкольна».

Майк подошел, но остановился чуть поодаль — ему хотелось дать ей хоть немного освоиться и отвлечься от чужих глаз, устремленных на нее. И на него тоже.

— Привет, — сказал он, радуясь тому, что голос не дрогнул и прозвучал сильно и уверенно.

— Привет, — негромко отозвалась она.

Услышав ее голос впервые за столько лет, он вновь испытал отчаянное желание обнять ее и прижать к себе, отчасти для того, чтобы убедиться, что она — настоящая.

— Как доехали?

— Нормально, только долго, — тихо ответила она, по-прежнему не поднимая глаз и разглядывая носки своих кед.

— Хочешь размять ноги и пройтись немного?

Сара подняла голову и взглянула Майку в лицо. Эти глаза когда-то смотрели на него из колыбельки, искали его в доме, загорались радостью, когда он переступал порог. Те самые глаза, которые он помогал создать, сейчас изучающе смотрели на него, пытаясь понять, кто же он такой.

«Сара, ты помнишь наше последнее совместное Рождество? Тогда ты была так взволнована и счастлива, что разбудила меня в четыре утра и жарко зашептала на ухо: «Он приходил, папочка, Санта приходил снова!» Помнишь, как мы с тобой не хотели будить маму и спустились вниз, чтобы испечь оладьи? Они у нас пригорели, и ты попробовала один, сказала: «Фу, какая гадость!» — и предложила отдать их Фангу. Помнишь, как тебе не нравились оливки, но ты мужественно их ела и при этом корчила такие смешные рожицы? А помнишь то субботнее утро, когда ты притащила всех своих кукол и плюшевых зверушек вниз, в гостиную, рассадила их на диване, а сама залезла на кофейный столик, решив, что это сцена?»

Он хранил в душе сотни таких вот маленьких воспоминаний. Но сейчас они ничего не значили. Потому что у нее-то остались только воспоминания о семье Майеров — воспоминания, случаи и события, в которых ему не было места.

Сара молчала.

«Скажи мне, что ты помнишь, Сара. Пожалуйста. Дай мне надежду».

— Давай пройдемся, — предложила она.

За домом располагались сарай и конюшня, хотя лошадей в ней не было. Рядом находилась деревянная коробка, которую Майк принял за каток. Сара тоже разглядывала ее, вероятно, думая о том же.