В пасти дракона
Шрифт:
Последнее сообщество, после «И-хо-туана», самое влиятельное в Пекине. Шестая часть населения столицы Поднебесной империи принадлежит к нему, и каждый дом Пекина обложен особой податью в пользу «князя нищих», в получении которой он выдаёт квитанции за своей печатью. «Леу-минг» особенно сильно своей правильно поставленной организацией. Члены его – нищие, в сущности не что иное, как отчаянные грабители и воры; но в то же время они все непременные участники во всех китайских процессиях: похоронах, свадьбах и т. п., на которых исполняют роль «публики». Все они распределены на отдельные дружины, из которых каждая действует в своём строго определённом районе, и только квитанция «князя нищих» обеспечивает торговцам и обитателям безопасность от их нападений.
Что такое это общество по существу своему – доказывает уже то, что правительство в случае народных волнений всегда старалось привлечь нищих на свою сторону и часто с помощью только их одних избавлялось от серьёзной опасности – столь велико их влияние…
В одну из ночей в главном павильоне императорского сада происходило тайное собрание – далеко уже не первое. Собрались китайские патриоты, и на этот раз, как это было видно по их озабоченным лицам, собрание должно
Было около двадцати мандаринов, оставивших на этот раз всякую заботу о соблюдении каких бы то ни было церемоний, столь обычных в жизненном обиходе.
Впрочем, все были сосредоточенно важны, тихи, страстных обсуждений вопроса не было – говорили только о том, что непосредственно касалось дела.
Это не были изуверы-дикари, какими принято считать всех без исключения китайцев с европейской точки зрения. Нет, это были люди, может быть, и не по-европейски, но, безусловно, развитые, хотя и со своим особенным взглядом на положение вещей. Достаточно уже того, что каждый из них был основательно знаком со всеми тонкостями учения величайшего из мировых философов – Конфуция, и знаком не в смысле познания одной только буквы, но и философской сущности. Большинство их не раз и подолгу бывало в Европе и достаточно насмотрелось на установившиеся там порядки, чтобы желать насаждения их и в своей стране. Кроме того, в каждом из собравшихся сказывалась выработанная целыми поколениями привычка повелевать и встречать в подчинённых беспрекословное повиновение. Мандарины спокойно выслушивали, ни на миг не перебивая, говоривших, спокойно, но твёрдо высказывали своё мнение, приводя в подтверждение ему свои доводы. Это было собрание государственных людей в полном смысле слова.
Говорил принц Туан, отец наследника престола и один из умнейших людей своей страны.
Это был человек невысокого роста, с бесстрастным лицом, тихими, плавными движениями и медленной, но красивой речью. В Китае все знали его как поэта, и уличные рассказчики разносили по всей стране его поэтические сказки, которыми простой народ просто заслушивался. Несколько лет в своей молодости он прожил в Бельгии – в Брюсселе, был даже там причислен к карабинерному полку и щеголял в бельгийской офицерской форме. За эти годы он присмотрелся к быту европейцев и возвратился на родину убеждённым консерватором, воочию увидевшим, что для его народа европейские порядки не добро и польза, а несомненная гибель.
Можно ли винить этого человека за то, что он так думал? Ведь он ничего, кроме пользы, не желал своей стране, и недавние события доказали всему миру, что и китайский народ всецело разделял его воззрения.
Теперь он в пространной речи передавал собравшимся взгляды на взаимоотношения Европы и Китая, ссылаясь при этом на авторитет знаменитого Ли-Хун-Чанга, этого дипломата и патриота, которым гордиться могла бы каждая европейская страна.
– Европейцы, – говорил Туан, – смотрят на Китай как на сладкий пирог, от которого можно отрезать ломти соразмерно с аппетитом каждого. Но их громадные пушки, направленные со всех сторон, вовсе не доказывают их права на обладание нашей страной. Наши взгляды на жизнь совершенно противоположны европейским и далеки от них, как небо от земли. В нашей стране стремление каждого, идеал его – жить и работать для себя, для своей семьи, в Европе же люди живут и работают на государство. Это потому, что мы по самому существу наших стремлений и идеалов – любвеобильные семьянины и строгие хранители законов наших предков, завещанных нам издревле. Мы ненавидим и презираем войну и ужасаемся перспективы какой-либо перемены, могущей изменить нашу жизнь, оторвать нас от нашего родного очага, от земли, которую мы с такой искренней любовью обрабатываем. Мы сами о себе заботимся, достаточно успеваем в этом и не желаем, чтобы в Китае возникали вопросы нового общественного переустройства. Могут ли европейцы обвинять нас за это? Разве они не видят сами, что в странах больших и малых государств социальные вопросы являются ядром глубоко внедрившихся беспокойств, вулканических потрясений, которые угрожают правящим классам? Во всех европейских государствах, за исключением одной России, социальный вопрос господствует над всеми другими. Я хотел бы спросить европейцев, могут ли они по совести, честно, советовать нам возложить на самих себя добровольно бремя социализма только потому, что у них на него теперь мода? Конечно, нет! Какое нам до них дело! Далее, европейцы жалуются, что мы питаем отвращение к их влиянию, к их цивилизации. Но разве мы можем когда-нибудь забыть, что первое знакомство наше с европейской цивилизацией началось с массового убийства именно европейцами нашего народа? Припомните остров Люсон, где в одну неделю было вырезано 20 000 наших тружеников-колонистов. И кто совершил это злодейство? Европейцы-испанцы! Вот с чего началось наше знакомство с европейской цивилизацией! Неужели же в Европе полагают, что это забыто нами? Нет, тысячу раз нет! Эта отвратительная резня только укрепила народ наш в справедливом решении не пускать к себе таких цивилизаторов, несущих с собою смерть!
Туан на мгновение замолчал, а потом продолжал по-прежнему ровно, спокойно, как будто он говорил сам с собой:
– Европейцы называют нас варварами, а между тем сами совершают убийства своих соотечественников на наших глазах около нашей границы. Разве убийства неизвестны в Европе или Америке? Разве там в междоусобиях мало было пролито крови? Реки, моря, океаны! А они идут к нам с упрёками в варварстве, с учением любви, которой они сами не знают и законов которой не исполняют… Они кричат повсюду о притеснениях и гонениях христиан. Но пусть бы они дали возможность сотне или двум из наших буддийских проповедников явиться к ним и начать проповедовать свою религию в её полноте, хотя бы против содержания армий под ружьём… что бы они сказали? Разве не стали бы повсюду гнать этих проповедников? И такой проповеди в Европе терпеть не стали бы, в ней увидели бы подрывание устоев, разрушение общественного строя, опасное для государства, а европейские миссионеры каждый день в году учат наш народ нарушать законы его собственной страны, не повиноваться им… Что же это такое? Разве может быть допущено подобное вторжение где-либо? Да, были случаи, что у нас убивали христиан, но ведь и китайцев
25
Ли-Хун-Чанг. Причины китайских событий // Восточный вестник.
После того, как Туан смолк, несколько минут длилось молчание.
– Я признаю также необходимость изгнать иностранцев, – заговорил Кан-Ий, – и чем скорее это свершится, тем лучше. В особенности я настаиваю на изгнании их проповедников. Они более всего приносят зла нашему народу, развращая его своими поучениями не повиноваться законам и надеяться на защиту извне. Что будет с народной массой, если она увидит, что правители её бессильны поддержать уважение и к себе, и к богам? Наша страна погибнет, если европейцы будут оставаться среди нас.
– Изгнать их очень трудно! – заметил Юн-Лу. – Но я думаю, что народ поднимется сам на них.
– Все, составляющие «И-хо-туан», «Хин-лу-дзе», «Леу-минг», только ждут приказания. Что же касается войск наших, то сами европейцы позаботились о том, чтобы подготовить их к предстоящим битвам. Европейские офицеры обучили наши войска военному искусству, европейские заводы снабдили нас артиллерией и снарядами. Мы готовились недаром. Теперь пришло время.
– Европейцы принесли нам с собой немало хорошего! – сказал Сюй-Цзин-Чен, бывший очень долго посланником в Петербурге и Берлине и занимавший пост председателя Восточно-Китайской железной дороги. – Их железные дороги, их телеграф и теперь уже стали необходимыми даже и для Китая.
– Это справедливо, – отозвался принц Туан, – во всём этом польза.
– Как же тогда отказаться от них?
– Отказываться незачем! Мы не хотим, чтобы европейцы были среди нас, но то, что есть у них хорошего, мы оставим. Найдутся у нас и свои люди, которые заменят европейцев и на железных дорогах, и на телеграфе. Это несомненно. Затем… я слышал здесь мнение, что изгнать европейцев будет трудно. Мне кажется, наоборот. Теперь это не составит труда. Но я всё-таки боюсь одного, и сильно боюсь…
– Чего? – прозвучал вопрос.
– Чтобы к ним не пристали русские… Если это случится, то наше дело будет очень трудно.
– Но если мы изгоним европейцев, – вскричал Кан-Ий, – то вместе с ними будут изгнаны и русские.
– Нет, – холодно сказал Туан, – русские – наши друзья…
– Но Лиантунгский полуостров? Наш Люй-Шунь-Коу [26] ?..
– Мы добровольно уступили им этот клочок земли. Они не вынуждали нас силой, не грозили нам. Это была наша добрая воля. Русские – наши соседи. У Китая никогда не было с ними войны. Мы живём с ними в полном согласии, и разрывать старой дружбы не следует. Пусть они владеют Порт-Артуром и Талиенванем. Не забудем, что они строят нам железную дорогу, и дорога эта будет наша [27] . Нет, русские никогда не входили в число грабителей-европейцев. Им ничего от нас не нужно, они бескорыстны. Их проповедники никогда не учили наш народ дурному, а напротив того, всегда внушали почтение к существующей власти. Они не вносили растления в народ, а укрепляли его в нравственных основах. Русские пусть остаются, мы всегда им очень рады.
26
Порт-Артур.
27
Согласно условиям, по прошествии 36 лет китайское правительство вправе выкупить весь Восточно-Китайский путь, а через 80 лет он передаётся китайцам, если не последует досрочного выкупа, бесплатно.